— Матерью ты будешь отвратительной, Амелла, — прохохотавшись, наконец, и отерев выступившие слезы с лица, хрипло вымолвил Дангорт — Ты же ребенку шага не дашь ступить без твоей опеки, наседка! Ну, а бабка из тебя выйдет и вовсе мерзкая... С утра до вечера станешь ныть, жалуясь на свои больные колени, и поливать отборной бранью молодежь!
— Вот же дурак, — покачала головой нейра Дангорт, изо всех сил пытаясь не развеселиться вслед за мужем. Вдруг так явственно представила она себя в образе капризной старухи, и это видение вызвало острое желание прыснуть со смеху — Мойся... Потом надо поесть и отдыхать. Вот и чего смеёшься? Я же как лучше хоте...
— Если хочешь как лучше, иди сюда, — прошипел супруг, сузив глаза — Амелла, пойми... Меня привлекает в тебе не вот это курицыно кудахтанье! Если бы мне нужна была нянька, я б и нанял няньку. Ну? Понимаешь, о чём я? Бегом, ко мне. Или кликнуть стражников, чтоб влепили тебе плетей и привели насильно, за косу?
Слишком уж легковерная нейра округлила глаза, представив стражника, резвой прытью прибежавшего на зов Хозяина и себя, отхлестанную кожаными плетьми, с разъезжающимися на влажном полу босыми ногами.
— Ой, нет! — взвыла, поспешно разуваясь и направляясь к купели так быстро, как только могла — Ой, не надо... стыд — то какой, мамочки! Я щас, нейер... Дейрил, да! Щас...
— Отлично, — шепот стал еле слышен — Залезай сюда, Мелли. Вода не горячая, не бойся. Жарко тебе?
Амелла помотала головой. Интересно, но той, "первой" жары, которая обожгла щёки и горло, когда она и Дангорт вошли сюда, уже не было. Теперь лицо и обнаженные по локоть руки девушки ласкал приятно — легкий, теплый воздух.
— Камень леденеет быстро, — пояснил Каратель, смешливым взглядом следя за тем, как раздевается жена — Как нагревается, так и остывает...
Едва только Амелла, присев на широкий край низкой купели опустила ноги в дрогнувшую мыльными пятнами воду, то сразу оказалась прижатой к широкой, горячей груди мужа.
— Дейрил, — выдохнула девушка, обвивая руками шею Палача и чувствуя, насколько соскучилась — Зачем ты, куда уезжал... Не надо больше! Не надо...
Тут же покрыв мелкими, осторожными ровно крылья мотыльков поцелуями его грудь, тихо застонала, почувствовав желание — ответное и сильное.
Мгновенно напрягшийся член уперся в бедро Амеллы, и это настойчивое прикосновение плоти к плоти вызвало у обоих супругов горячую, быструю дрожь.
— Разведи ножки, Мелли, — выдохнул Дангорт, жадно целуя груди жены — Ложись на него. Нет, не садись, тебе теперь так нельзя! Не спорь. Послушай...
Амелла, недовольно всхлипнув, приняла в себя горячо бунтующую, но сейчас осторожно входящую в её тело, жаркую и невыносимо желанную плоть мужа.
— Слушай меня, — явно сдерживаясь изо всех сил, шипел Дангорт, начиная плавные движения бедрами — Нам надо быть осторожнее. Ты думаешь, мне нравятся эти детские игры? Ты считаешь... Мне также мало, всё время мало, как и тебе! О, как бы хотелось разорвать тебя пополам! Отыметь так, чтоб искры летели... Отыметь грязно, как шлюху! Да и ещё потом добавить в рот, как ты любишь... любишь, не спорь! Твой карацитов целитель сказал, что всё безопасно, это да. У тебя невероятно крепкое тело, и внутри его — невероятно крепкий плод. И это да... Боги мои, какая же нежная там, внизу... Я всё таки буду осторожен, Мелли. Обережник из меня никакой, но уж что могу... Пока — так.
— Хорошо, — прошептала она в кривящиеся недовольством, исковерканные рубцами губы — Так и будет... Так, как ты хочешь.
Положив руки на раскаленные плечи, слегка разведя ноги, Амелла двигалась осторожно, именно так, как он просил. Покачиваясь, ощущая внутри себя твердую, ласковую горячечность, чуть пристанывала, когда острые зубы и раздвоенный язык касались сосков, отвердевших и ноющих от невыносимо сильного наслаждения.
И ведь даже не эти движения, прикосновения и ласки рождали в ней наслаждение такой силы! Осознание... осознание того, что желанна и драгоценна она теперь для существа гораздо выше её даже происхождением, могущественнее, темнее душой, если та душа, конечно же есть у Зверя Дангорта — вот, что теперь правило здесь!
От одного этого можно было спятить, расплавиться, взорваться, разлететься серебристыми брызгами, чтобы исчезнуть совсем...
— Муж мой! — выкрикнула она, выгнувшись и запрокинув назад голову — АААА! Даааа! Не... надо беречь меня... Да!
Зверь, вот только что возжеланный Женщиной, своей Парой, проснулся.
Пробудившись, ответил на дикий, первобытный призыв кровавым золотом глаз и глухим рычанием. Несколькими ударами поторопил её и себя, зашипел, изливаясь в мраморное тело, ярко пахнущее травами, ягодами и страстью.
Потолок купальни исчез, разорвавшись надвое, ровно худая тряпица, обнажив низкое небо, чистое и звездное, какое бывает только в летнюю, теплую ночь.
Вода купели стала горной рекой, быстрой и мелкой, несущей в водах своих лепестки цветов и стебли трав, переворачивающей по дну мелкие, острые камешки — обломки давным давно умерших скал.
— Люблю тебя, — прошептала Амелла, вовсе обессилев — Дейрил, я очень...
— Я тоже, — шепнул он, прижимая к себе почти умершее тело супруги — Только не оставляй меня. Хорошо, Мелли?
"Ну и на сторону не гляди, — едкой кислотой ожгла мысль горячий висок Карателя — А то вот ведь... братец, который вовсе и не братец, странно жаждет тебя видеть, пакостная киска Мелли... ОХ ТЫ Ж! Ох, вот же! Не родные ведь они по крови — то!"
Дангорта сие озарение так озадачило, что он даже объятия ослабил и рот раскрыл.
Вот же глупец! Идиот. Не за племянниками судей, магами — садовниками и прочими мазочками надо ему, как будущему рогоносцу, следить. Вот он, настоящий корень зла! Вот тот, кто запачкает и постель Карателя, и его Имя. И вот тот, кто уютно пристроившись между ног карателевой половины, обретет там тот самый покой, коего не застал в Обители.
А что? Сам по себе этот Николас — Никс, карацитов подсосник, конечно — барахло. Но... он молод. И на рожу так ничего себе. Ну, по крайней мере, полморды у него шрамами не разъедено. Плюс — теплые чувства, которые шлюшка Амелла к нему испытывает. Всё это вкупе её и сподвигнет на то, чтоб задрать перед послушником юбку.
