– Звучит страшновато, – признаёт Грейс. А что вообще не звучит страшновато на этом чёртовом острове?
– Так, давайте ка соберёмся с мыслями, – произносит Шон. – Нам нужно разделиться и сделать всё, чтобы мы не стали лёгкой добычей.
Снежок запрыгивает на мои колени и трётся мордочкой о мой подбородок. Шон забирает Крэйга, Раджа и Зару, озарённый какой-то идеей, да и остальные начинают потихоньку расходиться.
– Мне тоже страшно, – признаюсь я лисёнку, когда на крыше остаются трое: он, я и Диего. Он сидит напротив, кусая губы и не двигаясь. – Диего? Что-то не так?
– Помимо всего прочего? – отмирая, произносит он.
– Да. Помимо всего прочего.
– Просто… – Диего мнётся. – Я, конечно, понял план. Запираемся в отеле… Но, Мари, с кем мы запираемся?
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, Диего.
– По-прежнему ничего не сходится. Помнишь, о чём мы говорили в первый день? Почему сюда прибыло одиннадцать студентов вместо десяти? Кого-то из нас здесь быть не должно.
– Диего… – я делаю глубокий вздох. – Правда состоит в том, что все мы должны быть здесь.
Он смотрит на меня в непонимании, и я продолжаю свою мысль:
– Я имею в виду, оказаться здесь было – в некотором роде – предначертано каждому из нас. Вне зависимости от того, за какие заслуги наши имена были включены в список… Или же не были включены. Ты всегда говоришь о том, что мечтал о приключении – и вот оно, Диего. А кто сказал, что приключение должно быть безопасным?
Губы Диего трогает слабая улыбка.
– Может быть, ты и права, Мари, – он встаёт с места и движется в сторону лифта, – давай же что-нибудь натворим!
Я смеюсь над его энтузиазмом и, держа Снежка на руках, следую за Диего.
Спустя несколько минут в лобби я наблюдаю за тем, как тщедушный Диего помогает Шону тащить здоровенный диван в сторону входной двери. Баррикада. Я хочу помочь, но Шон рычит, что это не женское дело, так что мне остаётся только беспомощно наблюдать за растущей горой из мебели у выхода из «Небожителя». Я обиженно дую губы – не женское дело, значит? А всё остальное, что мы тут творим – получается, женское?
– Должна заметить, что ваши попытки забаррикадировать главный вход будут лишены всякого смысла, если вы забудете заблокировать подземный туннель, – замечает Ирис.
– Что ты сейчас сказала? – напрягаюсь я.
Ирис мерцает.
– Не вполне понимаю, на что я ссылаюсь, – после паузы говорит она, – кажется, у меня есть доступ только к части этого файла. Однако гарантирую, что подземный туннель существует. Он ведёт в центральное крыло отеля.
И если Наблюдатели об этом знают – нам не жить.
– Ирис, ты знаешь, где вход?
– Сканирую. Схемы не обнаружены. – У меня стремительно портится настроение. – Поиск перекрёстных ссылок. Соединение файлов… Вероятнее всего, вход находится в винном погребе.
Винный погреб. Прекрасненько. Было бы, конечно, странно, если бы в «Небожителе» не было винного погреба. И как только Зара туда до сих пор не забрела?
А хотя откуда я знаю, что не забрела? Я криво усмехаюсь.
– Я видела, где находится винный погреб, – внезапно вмешивается Куинн. Ей мальчишки тоже запретили тягать тяжести. Хотя в её-то руках что угодно тяжелее чайной ложки будет казаться неподъёмным грузом.
– Тогда пойдём, – киваю я, изнывая от желания заняться делом.
Куинн с готовностью берёт меня за руку и тянет в сторону центрального крыла.
Мы входим в атриум. Я не бывала здесь прежде, хотя помню, как Алистер упоминал статую Эверетта Рурка – и да, я действительно вижу эту пресловутую статую в самом центре атриума. Скользнув по мраморному изваянию взглядом, я испытываю желание набить статуе морду. Хотя это, скорее, будет более болезненным для меня, нежели для Рурка. Где бы он ни находился.
Куинн ведёт меня дальше, и мы проходим в просторный ресторан. О том, что здесь есть ещё один, я не была осведомлена – но, тем не менее, это не лишено логики. Ведь место, облюбованное нами под совместные трапезы, просто не способно вместить всех потенциальных гостей – так что, помимо этого, наверняка есть ещё и ресторан в западном крыле.
Мы проходим в кухню ресторана, и Куинн уверено ведёт меня в дальний конец помещения, указывая на винтовую лестницу, ведущую вниз.
– Если я правильно помню, это здесь, – говорит она. Я киваю и первая спускаюсь в тёмное помещение. Как только я делаю несколько шагов во тьме, вокруг разгорается мягкий жёлтый свет, являя моим глазам бескрайние ряды полок для хранения вина. Забитых так плотно, что я понимаю – да, Зара действительно не успела сюда добраться.
Куинн присоединяется ко мне в молчаливом разглядывании этих запасов жидкого веселья, разлитого по бутылкам.
– Да этим можно напоить целую армию, – наконец произносит она.
Я улыбаюсь, чувствуя смесь запахов пробки, дерева и винограда.
– Невероятная коллекция, – говорю я, прогуливаясь вдоль рядов полок. – Тысяча девятьсот пятьдесят третий… Девятьсот девятый… Тысяча восемьсот семьдесят шестой! Ты представляешь? – я замираю около небольшого кофейного столика. На белоснежной салфетке стоят два бокала и открытая бутылка каберне рядом. На дне одного из бокалов всё ещё есть немного вина. Должно быть, здесь тоже были люди – когда всё произошло, чем бы это «всё» ни было.
Я оборачиваюсь к замершей Куинн. Она тоже увидела напоминание о том, в какой мы заднице.
– Как думаешь, что будет, Мари? Я имею в виду… с нами.
Я тяжело вздыхаю.
– Это зависит только от нас, Куинни.
– Ты хочешь сказать…
– Да, – киваю я. – Иногда кажется, что нашими судьбами здесь кто-то управляет. Словно некто невидимый дёргает за ниточки… И тем не менее, знаешь, я по-прежнему уверена, что наши жизни в наших собственных руках. Настолько, насколько это возможно.
Мысль о таинственном спасителе, вытащившем нас с Шоном и Джейком из моря, я упорно отгоняю. Что ж, возможно, не только в наших руках, но…
– У нас есть все шансы выжить, Куинн, – продолжаю я, – неважно, насколько страшно будет – мы прорвёмся. Я верю в это.
– А я верю тебе, – просто откликается Куинни. – Так что же, давай найдём этот тайный ход.
Мы разделяемся, расхаживая в лабиринте винных полок. От каждой бутылки вина прямо-таки несёт дороговизной и роскошью, словно мы вломились в гробницу фараона, полную несметных сокровищ.
– Домен де Марсо одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года, – раздаётся восхищённый стон Куинн, читающей надписи на этикетках. – За одну такую бутылку можно было бы купить весь район, где живёт моя мама.
– Как я погляжу, ты знаток, – откликаюсь я.
– Я просто люблю вино, – смеётся она. – Нет, я серьёзно. Это единственный алкоголь, который заставляет меня чувствовать себя… так.
– Как – так? – переспрашиваю я.
– Как будто все проблемы на самом деле не существуют. Как будто я в мире с самой собой.
Я молчу с полминуты, обдумывая её слова.
– Быть в мире с собой – то, чего хочет каждый, – замечаю я наконец.
– Да… В этом состоянии я могу почувствовать себя слабой. А я хочу быть слабой – потому что притворяться сильной я устала.
Я вспоминаю строчки из досье Куинн и думаю, стоит ли мне сказать, что я знаю о её болезни. Решаю, что не стоит. Тем более, что я так настойчиво отгоняла от себя эти мысли – если я скажу вслух о том, что Куинн больна, мне придётся в это поверить. А я не хочу. Совсем.
– Мари, иди сюда, – зовёт Куинн. Я иду на её голос. – Смотри, тут на стене что-то вроде разлома.
Я подхожу ближе, пытаясь понять, куда она указывает. Куинн берёт меня за руку и прикладывает мою ладонь к стене – и я чувствую разлом, о котором она говорит. Даже не разлом – скорее, трещину. Или выемку. Или резьбу.
Я бросаю взгляд на Куинн – жёлтый свет за её спиной играет с оттенком её рыжих волос, и кажется, что от неё исходит сияние. Я не могу сдержать усмешку.
– Почему ты смеёшься? – Куинн краснеет.
– Я не смеюсь. Просто… Мир совершенно сошёл с ума, и когда я думаю о возвращении к нормальной жизни, к безопасности, я всё равно радуюсь тому, что мы через всё это прошли, – выпаливаю я. – Потому что, если бы не это, мы бы так и не начали общаться.
