Куинн сжимает мою ладонь своей.
– Я думала о том же, – признаётся она. – Ой, гляди-ка, – она внезапно указывает на пол в трёх футах от нас и присаживается на колени, поднимая упавшую салфетку. – Здесь что-то от руки написано… A = B + C – D. Математическая формула? Но зачем?
– Четыре буквы означают четыре числа. Может, дело в каком-то шифре? Учитывая, что мы в винном погребе – возможно, речь идёт о годе? – рассуждаю я. – И его цифры должны подходить под эту формулу.
Куинн проходит вдоль полок.
– 1908, – внезапно говорит она. – Один равно девять плюс ноль минус восемь. – Куинн бредёт вдоль рядов с одной стороны, в то время как я беру на себя другую; это совершенно не кажется смешным, учитывая, что здесь, по-моему, тысячи ёмкостей для вина. Несколько минут тишина подвала прерывается лишь нашими неспешными шагами, а потом Куинн, издав радостный возглас, достаёт с полки бутылку, датированную этим годом, и демонстрирует мне её – совершенно пустую. Я просовываю руку в ячейку, из которой Куинн её достала, и нахожу там рычаг. Меняю его положение – и стена расходится надвое с характерным звуком, открывая нашим глазам тёмный туннель.
– Ого! – не сдерживаю я восхищённого возгласа.
– Так вот как люди могли покинуть это место, – задумчиво произносит Куинн, заглядывая в туннель. Оттуда пахнет сыростью и затхлостью. – Жаль, что мы не знаем, почему.
– «Почему» – это вопрос, который я задаю себе ежеминутно, – вздыхаю я. – Например, почему именно «1908»?
– Может, для Рурка эта дата каким-то образом важна, – пожимает плечами Куинн. – Нужно закрыть этот проход, чтобы убедиться, что никто не попадёт сюда через него.
Я снова переключаю рычаг, и мы с Куинн – две «хрупкие» девицы, если вспомнить слова Шона, обращённые к нам – занимаемся совершенно «не женским» (ссылаясь на него же) делом – двигаем тяжёлые полки к стене, за которой открывается проход. Когда мы, тяжело дыша, заканчиваем, я проверяю рычаг ещё раз. Ничего не происходит. Проход не раскрывается.
– Миссия выполнена, – удовлетворённо говорю я. – Попытайтесь пробраться сквозь этот заслон, козлы.
Мы с Куинн, довольные собой, выходим из винного погреба. Но прежде, чем мы поднимаемся по лестнице, Куинн заключает меня в крепкое объятие.
– Спасибо, Мари. Я хотя бы больше не чувствую себя бесполезной.
– Ты и так не бесполезна, Куинн, – говорю я, впрочем, прекрасно понимая её чувства.
Возвратившись в лобби, мы видим Алистера и Грейс, несущих в сторону банкетного зала кучу каких-то непонятных безделушек. Переглянувшись с Куинн, я пожимаю плечами и следую за ребятами. Оказавшись в банкетном зале, я с удивлением обнаруживаю Мишель, Раджа и Лейлу, в ожидании столпившихся у стола, где возвышается целая гора всякой мелочи.
– Это ещё что? – изумлённо спрашиваю я.
– Что непонятного? – ворчит Алистер. – Мы собираемся установить ловушки.
– Как в фильме «Один дома»! – с энтузиазмом подхватывает Радж. – Если так подумать, этот фильм был просто супер-жестоким…
– Я уже рассыпала битое стекло в некоторых коридорах, – делится Лейла. – Мы услышим, если кто-то наступит, понимаешь?
Я с содроганием думаю о босоногих Наблюдателях и собственных ногах, исцарапанных камнями и песком в джунглях. Впрочем, на войне как на войне.
– А сейчас-то ты что делаешь? – спрашивает у неё Грейс.
Лейла рассеяно смотрит на связку тонких проводов в своих пальцах.
– О, я вырвала их из стены, – охотно сообщает она. – Мы можем слегка притопить лобби… Чтобы воды было совсем немного… И оставить в воде оголённые провода. Тогда нам будет достаточно просто нажать переключатель – и пуф! – проще простого.
Я нервно сглатываю.
– Ты уж слишком хороша в расстановке ловушек, Лейла.
– Как ты вообще научилась делать подобные вещи? – изумляется Мишель.
– Гёрл-скауты, – улыбается Лейла. Фальшиво.
– Точно уверен, такому в гёрл-скаутах не учат, – с сомнением произносит Радж.
– В любом случае, нам нужно придумать, как использовать всё это, – Алистер кивает на груду хлама на столе. – Вот, например, банка краски на основе масла. Должна быть очень скользкой. И, хотя это не моё дело, чувствую, я должен предупредить: избегайте попадания краски в глаза, или…
– Разольём её на лестнице, чтобы Наблюдатели поскользнулись и не могли за нами угнаться, – перебивает его Радж.
– Я собирался предложить наполнить краской эти шарики, – недовольный тем, что ему не дали договорить, ворчит Алистер. – Мы сможем обороняться ими – поверьте, эта краска правда очень вредна для глаз. Временно ослепит.
– Мне нравится эта идея, – одобрительно говорю я Алистеру, и он кривит рот в благодарной улыбке.
– Прекрасно! Это будет иметь катастрофические последствия для Наблюдателей, – с энтузиазмом кивает Лейла. Мне прямо неловко становится от её неподдельного восторга.
– Ладно, ребят, – вздыхаю я, не в силах больше наблюдать за этим. – Я, пожалуй, пойду. Знаете, не забудьте потом рассказать остальным, где и какие ловушки вы расставили.
– Разумеется! – фыркает мне в спину Мишель.
В коридоре я сталкиваюсь с Джейком. Он несёт куда-то внушительную коробку инструментов, но, увидев меня, останавливается.
– Слушай, Принцесса, как раз искал тебя, – сообщает он, ставя коробку на пол.
– Правда? Зачем же?
– Что у тебя за имя?
Мои брови от изумления взлетают вверх. Какой-то странный вопрос для нашей ситуации.
– Французское, – наконец, отвечаю я.
– Ты француженка? – на его лице явно проступает недоверие.
– Нет, я из Огайо. Арагорн, что за вопросы, тебе не кажется, что это немного не вов…
– Значит, девушка из Аппалачей, – Джейк задумчиво закусывает губу, глядя на меня в упор, и, по-моему, вообще не слышит, что я говорю. – И с каких пор в Аппалачах распространены французские имена?
– К чему эти расспросы? – я начинаю злиться. Джейк в ожидании приподнимает бровь. Я вздыхаю. – Хорошо. Родители хотели назвать меня в честь своих матерей. Бабушку со стороны отца звали Мария, а со стороны мамы – Кэтрин. Никто не хотел никому уступать, так что было решено назвать меня Мэри-Кейт. Но в последний момент сестра отца их отговорила, предложив вариант «Марикета». Это редкое французское имя, и…
– То-то я никогда раньше его не слышал, – замечает Джейк, снова перебивая меня. – Хорошо, что тебя не зовут Мэри-Кейт. Потому что тогда мне пришлось бы называть тебя «Мэри-Джейн». А твоё имя тебе очень даже идёт. Такое же уникальное.
– Арагорн, может, пояснишь…
– Сегодня, когда я думал, что мы вот-вот умрём, – продолжает он, по-прежнему не слушая, – я вдруг понял, что так мало о тебе знаю. Так что теперь стану навёрстывать упущенное, если ты не против.
С этими словами Джейк притягивает меня к себе и мягко, но жарко целует. Я упиваюсь этими мгновениями, запуская ладонь в его волосы, прижимаясь к нему всем телом, и точно знаю: никогда раньше я не ощущала такого желания, как сейчас. И… нет, совсем не похоже на то, что я себе навоображала. И всё это просто до смешного несвоевременно, но голос разума смолкает, когда Джейк проводит ладонью по моей спине, запутывается пальцами в моих волосах, и из прикосновения его губ уходит вся мягкость, уступая место жажде. Я так хочу… всего, прямо сейчас, и не важно, что нам грозит опасность, это больше не имеет никакого значения. Только его рука, прижимающая меня к себе. Его пальцы, сжимающиеся в кулак в моих волосах.
Но совсем скоро – кажется, спустя всего несколько секунд – Джейк отстраняется и прямо мне в губы выдыхает:
– Не показалось.
– Что? – слабо переспрашиваю я. Собственный голос кажется чужим, а не упала я только потому, что Джейк по-прежнему меня обнимает.
– Не важно. Потом. Марикета, ты умеешь драться?
Растерявшись от неожиданности, я не сразу нахожусь с ответом.
– Нет, наверное. Конечно, я дралась, когда была помладше, но, если это спрашиваешь ты – нет, скорее всего, не умею.
– Я даже не сомневался, – вздыхает он. – Пойдём. Мы с Рипли сговорились тебя подучить.
