— Ох, Анастейша, ты такая… готовая, — говорит он.
Он водит пальцами внутри меня, снова и снова, подушечкой большого пальца поглаживая клитор, вперед-назад, еще и еще. Это единственная точка на моем теле, где он прикасается ко мне, и все напряжение, все тревоги дня сосредоточиваются в этой части моего тела.
О боже правый… это так пронзительно… и странно… музыка… напряжение внутри меня начинает нарастать…
Кристиан шевелится… Пальцы все еще ласкают меня снаружи и внутри… и я слышу какое-то низкое жужжание.
— Что? — выдыхаю я.
— Ш-ш-ш.
Губы на губах — надежная печать. Я приветствую более теплый, более интимный контакт, с жаром отвечая на поцелуй. Увы, недолгий. Он отстраняется. И жужжание становится ближе.
— Это массажер, детка. Он вибрирует.
Он прикладывает его к моей груди, и такое чувство, будто на мне вибрирует какой-то большой шарообразный предмет. Я вздрагиваю; массажер движется по мне, вниз между грудями, через один, потом через второй сосок — и я омыта ощущениями, легкими покалываниями всюду, и вот уже горячее, обжигающе порочное желание растекается внизу живота.
— А-а. — Пальцы продолжают двигаться внутри меня. Я уже близко… вся эта стимуляция… Я мычу, запрокинув голову, и пальцы замирают. Все как отрезало.
— Нет! Кристиан! — умоляю я, пытаясь подняться.
— Спокойно, детка, — говорит он. Между тем мой приближавшийся оргазм улетучивается. Кристиан снова наклоняется и целует меня.
— Такое разочарование, верно?
О нет! Внезапно до меня доходит, что за игру он ведет.
— Кристиан… пожалуйста…
— Ш-ш-ш, — отзывается он и целует меня.
Массажер и пальцы оживают, убийственное сочетание чувственной пытки. Кристиан чуть передвигается. Он по-прежнему одет, и мягкая джинсовая ткань трется о мою ногу. Так мучительно близко. Он снова подводит меня к краю и, когда мое тело начинает петь от нестерпимого желания, останавливается.
— Нет, — громко протестую я.
Кристиан осыпает мягкими поцелуями мое плечо, вынимает пальцы и ведет массажер вниз. Прибор вибрирует у меня на животе, на лобке, на клиторе.
— А-а! — вскрикиваю я, натягивая путы.
Мое тело так чувствительно, что, кажется, я вот-вот взорвусь, но в последний момент, у последней черты, Кристиан вновь останавливается.
— Кристиан! — вскрикиваю я.
— Какое разочарование, да? — бормочет он мне в шею. — И ты такая же. Обещаешь одно, а потом… — Он смолкает.
— Кристиан, пожалуйста, — умоляю я.
Он водит по мне массажером снова и снова, всякий раз останавливаясь в самый важный момент.
— После каждой остановки ощущения только острее. Верно?
— Пожалуйста, — хнычу я. Мои нервные окончания требуют сброса невыносимого напряжения.
Жужжание прекращается, и Кристиан целует меня. Тычется носом в мой нос.
— Ты самая непредсказуемая из всех известных мне женщин.
Нет, нет, нет!
— Кристиан, я никогда не обещала повиноваться тебе. Пожалуйста, пожалуйста…
Он передо мной. Хватает меня сзади и атакует тараном; пуговицы джинсов вжимаются в меня, с трудом удерживая рвущуюся наружу плоть. Одной рукой стягивает шарф, и я, моргая, гляжу в горящие огнем глаза.
— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, атакуя меня еще один раз, второй, третий — ощущение такое, что там у меня уже летят искры и вот-вот полыхнет пламя. И снова обрыв. Я так его хочу. Закрываю глаза и шепчу молитву. Это — наказание. Я беспомощна, а он безжалостен. Слезы подступают к глазам. Я не знаю, как далеко он намерен зайти.
— Пожалуйста…
Он смотрит на меня неумолимо. Будет продолжать. Как долго? Могу ли я играть в эту игру? Нет. Нет. Нет. Не могу и не хочу. Он намерен и дальше мучить меня. Его рука снова скользит по мне вниз. Нет… И плотину прорывает — все дурные предчувствия, все тревоги и страхи последних дней вновь переполняют меня, и глаза наливаются слезами. Я отворачиваюсь. Это не любовь. Это месть.
— Красный, — всхлипываю я. — Красный. Красный. — Слезы текут по лицу.
Он застывает.
— Нет! — потрясенно выдыхает. — Господи, нет!
Он быстро отстегивает мои руки, обхватывает за талию и наклоняется, чтобы отстегнуть лодыжки, а я закрываю лицо руками и плачу.
— Нет, нет, нет, Ана, пожалуйста. Нет.
Подхватив меня на руки, Кристиан идет к кровати, садится и обнимает, усадив на колени, а я безутешно всхлипываю. Я подавлена… тело истерзано, мозг опустошен, а эмоции развеяны по ветру. Он протягивает руку назад, стаскивает атласную простыню с кровати и укутывает меня в нее. Прикосновение прохладной простыни неприятно воспаленной коже. Он обнимает меня, привлекает к себе и мягко покачивает взад-вперед.
— Прости. Прости, — бормочет Кристиан хрипло и целует мои волосы снова и снова. — Ана, прости меня, пожалуйста.
Уткнувшись ему в шею, я плачу и плачу, и вместе со слезами постепенно уходит напряжение. Так много произошло за последние дни — пожар в серверной, погоня на шоссе, неожиданные карьерные планы, развратные архитекторши, вооруженные психи в квартире, споры, его гнев — и разлука. Ненавижу расставания… Краешком простыни вытираю нос и постепенно начинаю сознавать, что стерильная музыка Баха все еще звучит в комнате.
— Пожалуйста, выключи музыку. — Я шмыгаю носом.
— Да, конечно. — Кристиан наклоняется, не выпуская меня, и вытаскивает из заднего кармана пульт. Нажимает на кнопку, и фортепиано смолкает, сменяясь судорожными вздохами. — Лучше? — спрашивает он.
Я киваю, мои всхлипы почти стихли. Кристиан нежно вытирает мне слезы подушечкой большого пальца.
— Не любительница баховских «Вариаций Гольдберга»?
— По крайней мере, не этой пьесы.
Он смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть стыд в своих глазах.
— Прости, — снова говорит он.
— Зачем ты это делал? — Мой голос едва слышен; я силюсь собрать в кучу свои смятенные мысли и чувства.
Печально качает головой и закрывает глаза.
— Я увлекся, — неубедительно говорит он.
Я хмурюсь, и он вздыхает.
— Ана, лишение оргазма — стандартное средство в… ты никогда… — Он замолкает. Я ерзаю у него на коленях. Он морщится.
Ах да. Я вспыхиваю.
— Прости.
Он закатывает глаза, затем неожиданно отклоняется назад, увлекая меня с собой, и вот уже мы оба лежим на кровати, я — в его объятиях. В сдвинутом лифчике неудобно, и я поправляю белье.
— Помочь? — тихо спрашивает Кристиан.
Качаю головой. Не хочу, чтобы он касался моей груди. Он поворачивается так, чтобы видеть меня, и, неуверенно подняв руку, нежно гладит пальцами мое лицо. На глазах опять выступают слезы. Ну как он может быть то таким бесчувственным, то нежным?
