Она была довольна?
― Платье с цветами? Моя жена не может одеваться как элдийская провинциалка, ― мягко упрекал её Вадим, доставая из шкафа другое платье ― чёрное до колена, строгих форм и с глубоким декольте.
― Твоя жена и есть элдийская провинциалка! Я ещё и соломенные шляпки люблю.
― Как трогательно. Но сегодня без шляпок и без цветочков. Не позорь меня, пожалуйста. Ты жена представительного человека. Таня никогда себе не позволяла так одеваться.
― Но я не Таня. И тебе во мне нравится другое. Так в чём смысл? Опять будешь бубнить, что на меня мужики таращатся!
― Вы разные, я понимаю. Ты гораздо сексуальнее, и мне нравится подчёркивать настоящую тебя. Но только не через уёбищные платья с цветочками, глупышка!
Проглотив гордость, она облачилась в изящную «тюремную робу» и туфли на шпильках, которые также выбрал муж. «Я всё-таки люблю его. Могу и потерпеть немного. Он столько для меня делает, пусть это будет моей благодарностью. Вадим оценит её». Пока он укладывал волосы, Микаса бродила по квартире, попивая белое вино, и забрела в рабочий кабинет Дементьева. На столе лежали кипы бумаг, набор перьевых ручек, а из выдвинутого ящика стола на неё смотрела голубоглазая ласточка. В сердце кольнуло. Микаса подняла старую фотографию в рамке и стала всматриваться в княжеские черты Тани, в строгие линии чёрного платья и изгиб жемчужного ожерелья — так похожего на то, что оплетало и её шею. Прикоснувшись пальцами к перламутрово-белым бусинам, Микаса задрожала, и слёзы обожгли ей щёки.
Ночи вернули ей прежние кошмары. Она вновь подрывалась с постели и в слезах бежала в ванную, чтобы отмыть руки от призрака крови. Вадим сдержанно утешал её, подмечая, что ему никогда не снились повторяющиеся дурные сны: «Я такое лишь в кино видел», — говорил он и пожимал плечами. Единственный светлый сон, в который Микаса могла сбежать, остался неизменным: поле, дерево на холме и громкоголосый мальчишка. Мальчишка, чьё смазанное лицо она не могла вспомнить с тех пор, как упала с яблони. В юности ей нравилось думать, что это был Эрен, потому что он был единственным «местом» наяву, куда она сбегала из жестокого дома. Его руки всегда были тёплыми, а объятия нежны и бескорыстны — как у колючих вредных роз. Она терпеть не могла его ребяческие попытки назвать её деткой или бесцеремонно усадить к себе на колени. Терпеть не могла! И молила о них в минуты унылого одиночества. Вадим не держался с ней за руки, не позволял вешаться ему на шею или нести любовный бред. Его нежность можно было своровать лишь украдкой.
«Но Эрен в детстве был такой же нервный и бубнящий дуралей, дичавшийся ласки. Строил нелепые рожи и скалил зубы. Правда, взросление сделало с ним очаровательнейшую вещь… Видимо, мой муж не повзрослеет никогда. Может, я смогла бы ему помочь? Я ведь люблю его».
В одну из тихих ночей, в которую Микаса отдавалась Дементьеву, она перевернулась, пока он брал её сзади, повалила его на спину и задорно оседлала, принявшись громко стонать. Вадим вдруг замер, недовольно ощерился и осторожно сбросил жену. «Прекращай мне эти игры, девочка», — сбивчиво прошептал он. Затем уложил её на своё место и навалился сверху. Вновь стало тихо.
— Не так! — вскрикнула Микаса и оттолкнула мужа. — Дай мне то, что я хочу!
И сползла вниз, обхватив губами его член. Ещё одна минута грёбаной тишины.
«Всего один стон! Хоть один всхлип! Неужели не можешь хотя бы погладить меня по голове? Ну почему ты такой?»
Он остановил её, схватив за волосы, и оттянул в сторону, нервно задышал. Дементьева трясло от страха и блаженства. От сумасшедшей вседозволенности её прикосновений, от властного огня пепельного взгляда.
— Но я так не хочу, — холодно отчеканил он.
Идеальный любовник?
Её страсть истлела. Микаса всё больше не желала близости с мужем и наконец-то увидела их интимную жизнь без приторного флёра: «Он не берёт меня в свои фантазии. Не берёт разделить удовольствие. Он просто берёт меня. Секс ― это то, что он делает со мной. Никогда не смогу к этому привыкнуть. Потому что первое, что я узнала в свои шестнадцать, ― секс ― это то, что мы делаем друг с другом…»
Нужно было отвлечься. Уплывающая из-под ног почва стала вызывать неконтролируемые приступы слёз. Микаса как могла прятала их от Дементьева, лишь бы не столкнуться с очередным непониманием или ещё хуже ― с формальным утешением, которое лишь раздражало её. Когда в начале лета она заявила, что собирается поступать в университет здесь, в штатах, Дементьев не отреагировал на это: закончив последние дела, просто собрал вещи и улетел с ней обратно на Парадиз. Микаса устроила ему скандал. Он позволил ей выпустить пар, чтобы она успокоилась до следующего «приступа самостоятельности».
«Взял бы ты в жёны тупицу, я бы смирилась, но чёрта с два я стану плясать под твою дудку!» ― с остервенением прокручивая в интернете список элдийских вузов, размышляла она. И нашла подходящий для себя вариант ― факультет искусствоведения в колледже при Гуманитарном университете Сигансины. Колледж был не столь престижный, как сам университет, но он базировался на дистанционном типе обучения, и практически любую лекцию можно было просмотреть в формате видео, взаимодействуя с преподавателями по желанию и необходимости. Министерство образования разработало его программу три года назад, чтобы поддержать желающих совмещать работу с учёбой, и это полностью устраивало Микасу, решившую скрыть от мужа своё поступление.
***
Март 2019-го года
Дементьев пристально наблюдал, как жена со скучающим видом переставляла на зеркальном столике флаконы с духами и баночки с кремами. Из-под домашнего атласного халата виднелась её обнажённая грудь, и Вадим судорожно сглатывал от возбуждения и злости. Сегодня был выходной, и можно было отдохнуть от бесконечных звонков и совещаний, распивая с утра бренди. Минувшая ночь растравила нервы воспоминаниями и ревностью. «Я дал тебе всё, исполняю твои прихоти и ведусь на глупые игры, но день ото дня ты всё холоднее. Во мне недостаточно страсти? Я недостаточно хорош для тебя? Посмотри же на меня! Я здесь. И я хочу тебя».
― Саша позвала меня в гости, ― ровным тоном произнесла Микаса, растирая меж ладоней крем. ― Она со своим парнем собирается открыть ресторанчик французской кухни и очень хочет прожужжать мне все уши радостными новостями. ― Её губ наконец коснулась искренняя улыбка. ― Я к ней с ночёвкой.
― Мы и так всю неделю встречались только в постели. И то, когда ты спала. Я соскучился и хочу побыть с тобой.
― Не капризничай, завтра днём я вернусь.
Она поднялась с пуфика и деловито приблизилась лицом к зеркалу, осматривая состояние своих бровей. Дементьев отставил стакан и, пошатнувшись, подошёл к жене. Развязав пояс её халата, он оплёл руками тонкую талию и скользнул вверх, сжав в ладонях большую крепкую грудь.
― Ты сказала, что завтра вернёшься, так, будто пойдёшь на каторгу.
― Что за ребячество?
― Опять та же сахарная песенка! ― Едко усмехнувшись, Дементьев грубее стиснул её грудь и припал к шее посасывающим поцелуем. ― Хитрая манипулирующая сучка.
Одной рукой спустился вниз и принялся ритмично гладить Микасу между ног. Она попыталась отстраниться, но он укрепил хватку и другой рукой сжал её за подбородок, повернув лицом обратно к зеркалу. Микаса опустила голову и отвернулась: «Не хочу на это смотреть».
― Перестань. Ты пьян, а мне нужно собираться, ― спокойно проговорила она, и её желудок сжался от омерзения.
― Как покладисто залепетала!.. Боишься, что я разозлюсь? Я бы никогда не поднял на тебя руку. Но тебе удобнее делать из меня монстра. Неужто я стал так противен? ― Он углубил движения. ― Скажи, о ком ты сейчас думаешь?
― Ни о ком.
― Думаешь, думаешь… Но точно не обо мне. Ты никогда не думаешь обо мне.
Его пальцы ускорились, и Микаса смиренно зажмурилась, замерла в ожидании конца этой пытки. Но Дементьев резко остановился и отшатнулся в сторону. Он украл её, но она никогда не будет принадлежать ему, никогда не полюбит и не станет снова желать. Вадим бросил взгляд на высокий шкаф: «Ты ни разу не заговорила о нём, не принесла в дом ни одного его подарка и сувенира, это верно. Но как я мог забыть о той сущей безделице?..» Оскалившись, он направился к шкафу, хлопнул раздвижной дверцей и вытянул из стопки вещей красный шарф, затем начал шарить в ящике стоящего рядом письменного стола.
