– Он ведь мне действительно изменял, Арти, – сказал Регулус. – И у него отвратительный характер, одна его привычка швыряться пепельницами чего стоит. Но меня к нему тянуло просто со страшной силой. Может, мне и надоело бы, как и много раз до этого страсть бы прошла. Но, что бы ни происходило, я чувствовал, что он меня любит. Я это видел в нем. И я знал, что несмотря ни на что, он бы умер за меня. И он был бы со мной и в болезни, и в здравии…
Арктурус невольно протянул руку и налил брату еще огневиски. Он понимал, что слышит то, что брат носил в себе очень давно. Ему хотелось это выслушать.
– Когда объявили о помолвке, я подумал, что вдруг мне все это время просто казалось, будто он влюблен. Я почувствовал себя обманутым и одиноким. И теперь ты говоришь, что он сделал это, потому что любил меня.
– Регулус, ты же не собираешься сделать что-нибудь глупое, – пробормотал лорд Блек.
– Не волнуйся, ничего глупого.
***
Эйлин отставила стаканчик с соком и с удовольствием занялась игрой. В Хогвартсе она была одним из лучших игроков в плюй-камни, девушка очень скучала без этой игры дома. Принц вообще была в восторге от их маленькой вечеринки. Блеки буянили, развлекались, давали ей, наконец, возможность забыть об этом ужасном браке, напоминали, что ей всего шестнадцать, ее детство все еще не прошло. Как и все девушки из знатных семей, она знала, что рано или поздно ее выдадут за кого-то замуж, скорее всего, плохо знакомого и нелюбимого, в отличие от остальных не могла просто смириться с этим. Однако она понятия не имела, как бороться.
Том следил за нею краем глаза. Сейчас его больше занимали собственные проблемы, чем ее, но наблюдать за окружающими было настолько привычно, что от этого становилось почти невозможно отказаться. Тем более, почти все здесь мучились из-за любовных проблем. Например, Вальбурга, оравшая в этот момент на попавшегося под руку Ориона. Будущий лорд Блек хмурился, молчал и прятал что-то за спиной от буйной кузины. Они еще не знали, что помолвлены. И Том невольно представлял себе их будущую жизнь точно такой же. Она слишком эмоциональная и агрессивная, он слишком болезненный и спокойный. И ему вдруг подумалось:
«Она быстро сведет его в могилу».
У подноса с соком медленно танцевали Лукреция и Игнатиус. Они были помолвлены тоже. Преветт, конечно, уже об этом разнюхал. Не то чтобы ребят радовал выбор родителей, но они уже давно дружили и вполне могли поладить друг с другом, справедливо полагая, что все могло разрешиться намного хуже. Том подумал, что их брак мог бы быть неплохим. И решил, что позже спросит у Ная… у Гарри, что он знает о судьбе этих двоих.
Мальчик вздохнул. О чем бы и когда бы он ни думал, все мысли всегда сводились к Гарри. Так было с самого детства и это уже перестало его удивлять. И слова Долохова, конечно, не могли изменить этого. Он хотел Гарри, навсегда, полностью, только для себя. Это было его желанием, его чувством, тем, с чем он никогда не мог бороться. Но вот откуда взялось это желание, и можно ли было назвать его любовью? В действительности, оно больше напоминало одержимость, сумасшествие. И это пугало Тома, потому что он видел, насколько ужасно может быть умопомешательство, на примере опекуна. Ему не хотелось бы когда-нибудь терять контроль над собой, так что возможно, ему стоило начать бороться со своими желаниями, научиться сдерживаться.
Разговор с Долоховым помог ему понять еще кое-что. Он вдруг осознал, что ведет себя по отношению к Гарри точно так же, как Мишель ведет себя с ним: пристает, намекает, заигрывает. И поскольку его чувства не желанны – досаждает и только портит о себе впечатление. Так что ему в любом случае следовало осадить коней и подумать над своим поведением. Возможно, Долохову даже следовало сказать спасибо за толковую подсказку.
Мракс думал о том, что он мог бы предпринять в связи со всем этим. И для начала ему, действительно, следовало поменьше напирать на Певерелла и дать ему хоть немного свободы, тем более теперь он наверняка знал, что Тони просто друг и ничего более. Будет, конечно, нелегко не прикасаться к опекуну постоянно, не целовать его хотя бы изредка, но для достижения главной цели можно было немного потерпеть. Если же станет совсем невтерпеж… что ж, можно просто снять напряжение с Мишелем, ведь тот не будет против. Разумеется, это не даст и десятой доли удовольствия от прикосновений к Гарри, но тем ценнее награда в конце.
Использовать друга было достаточно аморально. Том ни за что не пошел бы на это с тем Мишелем, которого знал все предыдущие годы, с которым делился в письмах каждой мелочью своей жизни, которого считал равным Вальбурге. Но сейчас, после ежедневного общения в Хогвартсе, он видел совсем другого молодого человека, узнал его недостатки, узнал о его влюбленности. Мишель больше не был дорогим другом, лишь приятелем, которого можно терпеть. А такого человека Мракс не стеснялся использовать. Да ведь и не было бы в его действиях особого вреда, ведь он дал бы влюбленному французу то, чего тот добивался.
***
На его пятнадцатый день рождения Гарри прислал длинное письмо. Гарри… Гарри Поттер, если быть точным, потому что Том не сомневался, что именно так и есть. Гарри находился где-то в восточной Европе. В пухлом конверте оказался целый ворох фотографий достопримечательностей, а так же самого Певерелла и несколько с Долоховым. Это были первые движущиеся фото, которые юноша увидел. Они так же вызвали восторг у остальных Блеков и их гостей. Марволо невольно вздрогнул, когда Регулус взял из кучки картонок ту, на которой Певерелл кружился и жизнерадостно смеялся посреди какой-то огромной площади.
– Могу я оставить ее себе? – спросил Блек.
– Стоит ли? – нахмурился Том.
– Я думаю, стоит, – кивнул Регулус. И Том разрешил, нахмурившись. Он знал, какие чувства испытывает к Регулусу его опекун, и не беспокоился о том, что между этими двумя опять разгорится роман. Но так или иначе, Регулус был одним из взрослых, с которыми он рос, и Блек вовсе неплохо играл роль старшего брата. Марволо и сам был привязан к нему, ему не хотелось, чтобы этот волшебник страдал еще больше.
***
А вернувшись в Хогвартс, Том сделал самую неожиданную вещь для всех школьников. Он предложил Мишелю встречаться, и тот, разумеется, с радостью согласился. Для Тома все это было неприятно, но он терпел и держал лицо. Поцелуи Делакура всегда были с каким-то привкусом, сладкий или соленый, он был неприятен любой, хотя Гарри Том был готов целовать даже после его удушливых сигарилл. Прикосновения казались откровенно противными: не там, не в тот момент, не так. Мерзко. Мерзко. Мерзко. Невольно вспоминалось детство, приют и хотелось вымыться с мочалкой и тереть, пока кожа не покраснеет, потому что только тогда она очистится. Том сам сделал свой выбор, что будет терпеть это, но не мог справиться с той ненавистью, которая охватывала его все сильнее с каждым разом, когда он видел Мишеля, словно это была вина шармбатонца.
