— Игрушку нельзя, — сглотнула я.
— Чего?
— Бурая, поясни.
— Нельзя, чтобы в кадре находились разные детские атрибуты, плюшевые игрушки, например. Это типа, намек на несовершеннолетие твое. Закроют комнату.
— А, поняла. Бредота. Добропорядочные американские дрочилы. Знали бы вы, как я его перла…
— Что с Лилит?
— Она приедет.
— Кем будет?
— Вамп, собственно.
— Понятно. Валя в трансе?
— Мэйк-ап ему Лилька и сделает. Я не умею пудрить даже самых гладковыбритых мужиков.
— Шампанского даме нальют? Или дама из горла, как обычно?!
— Бурая, ты умеешь пить шампанское из горла?
— Красивая жизнь научила.
— Валюша, заправь хвост от презерватива в платье.
— Где?
— С боку вон, торчит. Мы все понимаем, что это не твоя грудь, но лучше, чтобы надувные презики не вылезали из декольте.
— Девочки, давайте за любовь! — Мы звонко заржали. Мемберам было наплевать, о чем мы тут болтаем, лишь бы было понятно, какие мы веселые и развратные.
Дружно зачокались. Выпили.
— Лиля, ты сегодня превзошла себя! Где, скажи мне, ты нарыла это платье, миссис Адамс?
— В секонде. 200 рублей.
— Прально.
Лилит блеснула крепко зализанной красной головой с конским хвостом. К этому прилагался феерический макияж в стиле старых вампирских фильмов или вокалиста группы Placebo. Она достала из бархатного футляра длинный мундштук и стала, старательно маскируя неумелость за аристократичной меланхоличностью, запихивать в него сигарету. Обожаю.
— Будем дружить могилами, мои крошки.
— Ни слова в простоте, — сказала я.
— Так. Сейчас набухаемся и будем говорить по-английски. Нам мелочь, а им — удивление.
Мы прохаживались по нашему импровизированному кино с бокалами в руках, ненавязчиво трогались, смеялись, болтали с мемберами по чату. Знакомились, обнюхивали и делали многообещающие знаки внимания. Бурая отвела меня в сторонку.
— Короче, тема такая. С Лилькой тебе сегодня нельзя. Слишком мощный у тебя образ.
— В чем дело?
— Ну смотри: на тебе галстук, шпилька, очки. Вы обе сегодня представительницы фетиша садо. Посмотри на Лилит.
— Ну… может, я нежная секретарша.
— Рожу свою в зеркале видела? Какая ты секретарша. Не катит.
— А чего мне делать-то? Надрачивать опять?
— Ежели чего, то есть два варианта: либо ты мордуешь сладенького Аланика, либо беззащитную школьницу.
— Ты сдурела?
— Придется.
— Я же не знаю ее совсем.
— Еб твою мать! «Не разобралась в своих чувствах!» Привыкай. Учись имитировать, пора уже. А то все по любви, да по любви. Хватит уже деньги за удовольствие получать.
— Буурая, ну… бля….
— Так. Кто тут студиа-оунер? Построились и на секс. Оля с Алаником — не худший вариант…
— Бурая, я не могу с мужиками.
— Он не мужик, он за чулки сегодня дрался. Бери Олю тогда, раз такая брезгливая…
— Ланна… Отымеем, фамилию не спросим.
— Вот это уже деловой разговор. Слышу я слова не мальчика, но мужа.
— Текки!!!! Куда, зараза, снимаешь?! С ума сошла?! Десятая минута чата!! Конфетно-букетная стадия!!!
— Лиля! Малолеток там шампанским не балуй!
— У тебя такой вид, как будто ты ревнуешь!
— А у тебя вид, как будто тебя только что выловили из Обводного!
Спустя полчаса.
— Бурая, как будет «животик»??
— Тummy.
— … и вот этот вконец оборзевший кусок сала, подходит ко мне и говорит, чтобы мы тут каблуками потише топали…
— Бурая! А какого года дом этот?
— 1952-го.
— То есть, привидений здесь нет?
— Любовь моя, какие при Сталине привидения?..
— Аланик, не дави на груди мне, блядища, лопнут.
— Я не блядища, я — кормящая мать.
— Пшла в жопу.
— Покажи ему пирсинг в языке, говорит…
— Микрофон на грудь прикрепи, сейчас стонать будем…
— Валя, скажи fuck, они это любят…
— Он говорит, что у меня самое красивое имя, с которым он когда-либо спал… здоровый человек, да?
— Ой, моя нежная школьница, никак бровку пластыриком заклеила…
— Щекотно! Кто ж так имитирует??
— Лиля, когда ты лежишь — у тебя энергетика такая: рада бы встать, вот ноги отгнили…
— То есть, сидеть тоже нельзя?..
— Обожает имя Иван.
— Бля, как русские, так если не Иван, то обязательно Борис…
— На время будет кто-нибудь смотреть??!
— Он просит, взять его с собой в душ… Это возможно?
— Перетопчется, романтик престарелый… Шнура нету все равно…
— Не развращайте там Америку особо… сделай хоть лицо приличное…
— Не то что бы я шампанское этикеткой в камеру повернул… но предупреждение было…
— Ал, ты дебил.
Мы отдыхали на кухне, а Валюша накладным крашеным ногтем пытался разорить благотворительный фонд на пятирублевые монетки. Он меланхолично рылся в баночке, объясняя всем, что его зарплата должна дойти только через неделю. Оля уже совсем освоилась и сидела на коленях у Аланика, протянув мне ноги в тугих гольфах.
— Чего ты Наташку-то не позвала? Она бы тут вписалась по нормальному.
— Натусик бухает, — спокойно сказала Бурая, седлая стул. — Да и разжирела она как-то…
— Что, прямо настоящий запой? — спросила Оля.
— Прямо настоящий запой, — ответила я.
Думаю, она не быстро привыкнет к этому театру. К этому настолько креативному подходу к любимой работе. Я стянула с нее гольфы. — Отдыхают пусть.
— Где бы бабла раздобыть? — Аланик подул Оле в левый хвост и хитро подмигнул мне из-за черного кустика. — Валюня, давай ложку эту продадим?
Валюша сделал вид, что не слышит, но ложку, которую называл «фамильным серебром», переложил поближе к краю стола. Я бросила гольфы на пол.
Ал продолжал:
— Нет, ну сколько за нее дадут? Рублей двести точно.
— А ты не охуела, Алеша? Это бабкина ложка! — Валюша облизал семейную реликвию, имевшую вид подозрительного сплава. — Это антиквариат, серебро! Долларов сто не меньше! — «Все-таки удивительная вещь — человеческая ступня», — решила я.
— Да тебя напарили, девочка моя!
— Это тебя напарили! А кто тебе, Ал, сказал про двести рублей??
Аланик зашарил глазами по углам, Валя перестал ковыряться в банке и облизывать ложку, я прервала упражнения в массаже, повисла окончательная тишина. Ал нервно захихикал.
— Ты что, проститутка, ее в скупку носил что ли?
— Что ты дергаешься?
— Нет, пидор, ты ее в скупку носил? БАБКИНУ ЛОЖКУ? Продать хотел?
