— Нет, пидор, ты ее в скупку носил? БАБКИНУ ЛОЖКУ? Продать хотел?
— Нет.
— Узнаю — убью, блин.
— Ал, как это ты сам пошел что ли? — оторопела я, разглядывая два наглых прищура: серый аланиковский и черный Ольгин. До меня потихоньку доходило. Я начала гнусно и сосредоточенно сопеть.
— Нет, ну почему же сам?… я не один был…
— Так ты носил, проблядь, ложку в скупку?? С КЕМ?
— Кругом предатели и враги, — равнодушно заключила Оля, подставляя мне вторую ногу.
— Так, из интереса, — пожал плечами Аланик и тщательнейшим образом счистил перхотинку с Ольгиного плеча. — Короче, Валюня, двести пятьдесят — максимум.
— Дешевка ты, Валя, — говорю, — береги на черный день ложкину бабку.
Странным было вот что. Было очень странным то, что у столь нежеманной девушки, как Оля, были на редкость ухоженные пятки. Кожа нежная, розовенькие мягкие подушечки пальцев, бесцветный лак на идеальной формы ногтях. Готовилась, что ли?
Иногда происходит странная штука: я совершенно забываю, как те или иные вещи входят в мою жизнь. Я напрочь забыла, откуда в моем доме взялись щипцы для льда. Я не помню, как зародилось большинство моих самых крепких привычек. Я совершенно не знаю, где я познакомилась с Лилит. Порой, я думаю, что так определяется качество вещи или явления. Если у нее нет предыстории, значит она моя. Мне кажется, я всю жизнь видела на кухонной полке стеклянные щипцы в трехлитровой стеклянной банке. Они просто БЫЛИ там. И я просто смотрела на них. Я не анализировала их: мне было до звезды, полезны ли они для меня, нужная ли это вещь в доме, где никогда не готовят лед. И я никогда бы не вспомнила их размера и точного цвета. Я приняла эту картину мира уже с этими щипцами для льда. Значит, они важнее многих вещей, попавших в дом простыми, лишенными какой бы то ни было мистики, путями. Значит, истинное назначение таких вещей — быть моими. Я не помню, как мы переспали с Олей Дарк в первый раз.
Она была совсем не приспособлена к жизни. Точнее, не умела заниматься организацией собственной жизнедеятельности. Есть люди, которые могут найти самый дешевый в городе линолеум, набить папиросу марихуаной и поставить палатку. Они посещают сайты с расписанием маршруток, с тарифами на сотовую связь и афишей на неделю. Они используют 90 % возможностей своего мобильного телефона. Дарк не умела пройти в клуб по бесплатной проходке, а готовить суп из китайской капусты приходилось мне. Но поражало то, что она совершенно осознанно не делала этого. Она говорила, что ненавидит экономически и житейски активных личностей. Она называла их физкультурниками и секретаршами. Ей было намного приятнее фантазировать вслух о том, как бы мы все вместе сняли оранжевый трамвай на всю ночь, пригласили бы четырнадцать белокурых трансвеститов: пять в красных платьях, восемь — в белых кружевных и одного — в желтом, и слушали бы Боба Марли до утра на мягких лиловых подушках и закусывали бы виски жареной картошкой с укропом и кисло-сладким соусом из Макдональдса.
Дарк любила перебарщивать, любила дразнить и разыгрывать. Однажды мы бесцельно шлялись по Рубинштейна, раздумывая чем бы себя развлечь. Я с завистью наблюдала, как она изящно порхает на десятисантиметровой шпильке и грациозно управляется с легкой длиннополой шубкой. Так вот, я это к тому, что выглядела она сногсшибательно, и в тот день ей не терпелось это как-то опробовать. На встречу нам двигалась приличнейшего вида пара лет тридцати пяти — сорока. Она коротко сказала мне:
— Помалкивай тока.
Затем сделала какие-то неуловимые животные полпрыжка в сторону холеного господина и его спутницы. Пара притормозила. Дарк остановилась и уставилась загорелому лысоватому мужчине в дорогие очки. Что-то как будто защелкнулось в воздухе, она цапнула его цыганским гипнотическим взглядом и потянула к себе. Мы вчетвером переминались. Пара встала.
— Ты или не ты? — она сделала это хриплым нежным голосом. Таким не спрашивают бывшие коллеги по работе, таким скорее напоминают о себе бывшие любовницы. Как бы я сейчас не тужилась, я не смогу передать, сколько сексуального волнения, сколько горячего сока было в этих четырех словах. Мне сразу пригрезились стройные вечерние пальмы и Дарк в длинном прозрачном платке на бедрах и голубым цветком в волосах. Ты или не ты, бля. Спутница заволновалась. Мужик начал вопросительно приглядываться, у него заблестели очки и зубы. Мужик понимал, что если бы он хоть раз в жизни стоял с ней в очереди в платный сортир на Дворцовой, он бы уже, понятное дело, ее не забыл никогда. И вспомнил бы сейчас моментально. Но он не помнил. Это все он понимал лысеющей головой, но Дарк смотрела ему в глаза тем самым взглядом. Она выжала его, потом быстро сказала название какого-то незнакомого нам ресторана.
— Где? — блеснули очки.
— В Париже, прошлой осенью.
Мужик страдальчески припоминал, был ли он в Париже прошлой осенью. Был ли он вообще в Париже осенью. Был ли он когда-нибудь в этом долбанном Париже хоть раз за всю свою жизнь.
— Кажется, мы встречались, — промолвила она через дымчатый меховой барьер воротника своей шубы. Он посмотрел как-то уже снизу вверх и беспомощно опустил плечи. Мы со спутницей обменялись удивленными взглядами.
— Точно не ты?
Вот шел себе с женщиной со своей, мужчина, приличный такой, прогуливался или по делу они шли. Не трогали никого. Ага. А теперь все. Она уверенно дожигала его своим потрясающим eye-contact-ом. Мужик в бреду соображал, есть ли у него вообще загранпаспорт. Она высосала из него последние капли разума и презрительно моргнула на спутницу.
— Прости. — это прозвучало как очень интимный приговор.
— Да ничего-ничего….- бессвязно лепетал лысеющий. — Но я, как-то…
— Да что уж там…
— Нет, правда, вы не обижайтесь, я, правда, не помню…
— Я поняла. — Мне померещилось, что голос ее дрогнул. — Я все поняла. Не помнишь.
Она еще раз посмотрела на спутницу. Она чуть не плакала. Она снова уставилась на него. На сей раз, она смотрела… один раз я видела фото шахидки в интернете. Там, над паранджей были такие же глаза: кричащие от безысходности, глаза женщины, которой нечего больше терять, черные, налитые болью глаза. Боже, где этому учат? Впитывают это с детсадовским компотом из сухофруктов? Мужик будет завтра под люстрой качать кедами, подумалось мне.
— Оля, не помнит он. Оставь дяденьку в покое. — я потянула ее за рукав и отпросилась у пары: — Мы пойдем?
— Да-да, гхм, конечно, да… извините… — господин уже мог спокойно подавать на развод.
Дарк театрально повиновалась.
