Глава 21 Милена
Проводить расследование преступления спустя почти тридцать лет — гиблое дело. В памяти свидетелей уже стерты все даты и время, спутаны события и их последовательность. Улики по делу Царёвых, хранящиеся в архивах, ни тогда, ни сейчас не давали никакой зацепки.
Все, кроме одной. Один из криминалистов, работавший в то раннее утро на месте происшествия, заметил в руке убитой Лизы маленькую прядь волос. Всего несколько длинных светлых волосков, запутавшихся между пальцев жертвы, которые, очевидно, были вырваны из головы нападавшего.
Тогда, много лет назад, технологии ещё не позволяли выделить ДНК из такого материала. Можно было лишь сравнить структуру, их химический состав. Более того, для такого анализа нужен был образец волос подозреваемого, коих было немало по ходу следствия, но следователи не смогли собрать достаточно доказательств ни на одного из них. А образец один. Возможна всего одна попытка. Поэтому его берегли и берегут до сих пор в пожелтевшем от времени пластиковом футляре, в надежде, что когда-нибудь появится методика прогрессивнее.
Сейчас я могу выделить митохондриальную ДНК, которая, конечно, не такая достоверная, как ядерная, но всё же вполне широко применима в судебной экспертизе. Вот только процесс этот небыстрый, занимающий от пяти до десяти недель, поэтому заниматься генетической генеалогией я решила параллельно основному расследованию.
Как и все оперативники мира, в первую очередь мы разделили подозреваемых на категории, решив начать расследование с нуля. И наше расследование обещало быть долгим, нудным и с не меньшим количеством тупиков, чем у наших предшественников. Но тут вмешался случай. А точнее, Бес.
Отсматривая долгие часы видеозаписей с места преступления, работы криминалистов и допросы свидетелей, мы изрядно устали.
Горящими от напряжения глазами я пристально вглядывалась в экран, пытаясь заметить что-то, что могли пропустить специалисты на месте, но тщетно. Во-первых, снималось как раз-таки то, что позже и было отражено в документах, а во-вторых, качество записи не позволяло рассмотреть мелких деталей.
Украдкой поглядывая на своих фантастически потрясающих братьев, я в очередной раз испытывала прилив щемящей нежности в груди. Этот недуг в последнее время накрывает меня с завидной регулярностью. Виной тому бушующие во мне гормоны. Вся эта тёплая семейность, магическая невидимая связь между нами троими и необъятное чувство любви к своей стае переполняют меня до самой крышечки.
Мирон, самый уравновешенный и серьёзный из нас, сидел за дальним столом и, вытянув свои длинные ноги в чёрных карго, устремил свой ястребиный взор в экран, пристально следя за происходящим по ту сторону. Я тоже изо всех сил старалась подмечать каждую деталь, внимательно слушая комментарии специалистов с Петровки.
И только лишь самый отвязный хулиган из нашей троицы, Макар, казалось, совсем не заинтересован в просмотре старого видео. Откинув снова страдающую похмельем голову на спинку стула, он практически полулежал на нём, лениво кусая деревянную зубочистку. Ещё и покачиваться умудрялся на ножках стула, видимо, крепко ухватившись за край сиденья своими булками. Разгильдяй!
— Стоп! Отмотай назад! — вдруг всполошился Бес, едва не перевернувшись носом в пол, но, естественно, устояв на ногах, сделал вид, что так и задумывал раскорячиться на стуле.
Только Бес может одновременно наводить ужас на окружающих одним своим агрессивным видом злостного психопата и в то же время быть самым очаровательным и смешным няшечкой на свете. Удивительная способность.
— И что здесь? — недоумённо спросила я, уставившись в экран.
На кадрах ничего интересного. Распахнутая стеклянная дверь во внутренний дворик, кофейный столик, заваленный какими-то объедками, и большая клетка с не прекращающей трещать от стресса птицей.
— Тихо! — рыкнул на меня Бес, вытаскивая из ушей свои девайсы, аналогов в мире которым нет.
Эти звукопоглощающие наушники Макар вытаскивает из ушей крайне редко. Они стали его неотъемлемой частью с тех пор, как был обнаружен его сверхострый слух. Находиться где-либо без защиты от звуков внешнего мира для него всё равно, что жить с непрекращающейся головной болью. Естественные звуки мира, в котором живёт большинство людей, для Беса настоящий ад.
Морщась от неприятного скрежещущего голоса птицы, Макар снова и снова перематывал видео. Но недалеко, буквально на пару десятков секунд назад. Я видела, как на его висках выступил пот от прикладываемых им нечеловеческих усилий, но понять, что его заинтересовало, не могла.
За кадром была обычная болтовня оперов, чёткие комментарии криминалиста, работающего с трупом Лизы. У кого-то в комнате то и дело пищит мобильник. Ничего, совсем ничего интересного. Я уж было решила, что Макар услышал шепот убийц где-нибудь в кустах за домом, когда он, победно щёлкнув пальцами, остановил видео и вернул свои затычки в уши.
— Это крайне необычный свидетель! — ткнув в экран, показал Макар на клетку с птицей. — Птица в клетке — серый африканский попугай. И уникальная способность птиц этого вида состоит в том, что он повторяет не только звуки и слова, которые слышит в своём окружении, но и имитирует голоса людей, виртуозно копируя интонацию.
— Короче, орнитолог! — поторопил Мирон, уже понимая к чему клонит Бес.
— Этот пернатый практически не прекращая повторяет одну и ту же фразу: «Не стреляй, пожалуйста, тётя Нора! Нет, нет!..» И далее приглушённые звуки, очень похожие на выстрелы.
У нас не было оснований не верить Бесу, но я и Мирон кинулись просматривать и прослушивать эту часть записи снова.
Повисшая пауза после услышанного говорила сама за себя. Представить страшно! Ведь сумей те полицейские, находящиеся на кадрах рядом с птицей, различить её речь, расследование было бы завершено по горячим следам. Тимур был бы возвращён домой к своим любящим и ищущим его родным. И не было бы столько лет горя и страданий.
— Этого свидетеля уже, скорее всего, нет в живых, — пробормотала я, теперь уже отчётливо различая речь попугая, на которого и внимания не обращала ранее.
