Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Великолепный темный Кентский лес подернут пурпуром там и сям. Красная рука осени слегка дотронулась до листьев — слегка, так, как художник накладывает яркие тени на свою картину; но величественный августовский солнечный закат сияет на широком ландшафте и освещается великолепно.

Лес, широкие равнины, похожие на луга, пруды прозрачной воды, разукрашенная живая изгородь, гладкие, извилистые дорожки, вершины холмов, сливающиеся с пурпуровой далью, белые коттеджи земледельцев, виднеющиеся из-за листьев на дороге, уединенные гостиницы с коричневыми кровлями, великолепные замки, скрывающиеся за праотеческими дубами, готические здания, сельские хижины, ворота со столбами, на верху которых красуются гербовые щиты, обвитые зеленым плющом, деревенские церкви, красивые школы — каждый предмет в этом прекрасном английском ландшафте подергивается каким-то блестящим туманом, по мере того, как вечерние тени медленно подвигаются из темных углублений леса и каждый очерк ландшафта темно отделяется от малиновых оттенков неба.

Заходящее солнце как будто медлит, великолепно освещая широкий фасад величественного замка, выстроенного в любимом стиле ранней георгиевской эры. Длинные ряды узких окон все освещены красным светом, и честный крестьянин, возвращающийся домой, несколько раз останавливается на дороге взглянуть через гладкий луг и спокойное озеро на этот замок, опасаясь, при виде неестественного блеска этих окон, нет ли пожара в доме мистера Флойда.

Величественный замок принадлежит Арчибальду Мартину Флойду, владельцу банка Флойда, Флойда и Флойда в Ломбардской улице, в Сити.

Кентские поселяне мало знают об этом банке в Сити, потому что Арчибальд Мартин, старший участник, давно уже отказался от всякой деятельности в делах, которыми занимаются его племянники Эндрю и Александр. Флойды — люди степенные, средних лет, семейные и имеющие загородные дома. Оба обязаны были своим состоянием богатому дяде, который нашел для них место в своей конторе лет тридцать тому назад, когда они были высокими, худощавыми, шотландскими юношами, с волосами песочного цвета и с румяными лицами, и приехали к нему из какой-то деревни на север Эбердина, деревни неудобопроизносимого названия.

Молодые люди подписывали свои имена Мэк-Флойд, когда вступили в контору дяди; но они скоро последовали благоразумному примеру своего родственника и уничтожили грозную частичку.

— Нам не нужно говорить здесь, что мы шотландцы, — заметил Элик[1] своему брату, подписывая свое имя в первый раз «А. Флойд» просто.

Шотландский банкирский дом изумительно преуспевал в гостеприимной английской столице. Беспримерный успех сопровождал каждое предприятие давнишней и уважаемой фирмы Флойд, Флойд и Флойд. Целое столетие эта фирма называлась Флойд, Флойд и Флойд, потому что если один член дома оставлял этот свет, то какая-нибудь зеленая ветвь вырастала на старом дереве, и до сих пор не нужно было изменять тройного повторения известного имени на медной доске, украшавшей дверь красного дерева банкирского дома. На эту медную доску указал Арчибальд Мартин Флойд, когда за тридцать лет до того августовского вечера, о котором я пишу, он в первый раз привел своих долговязых племянников через порог своей конторы.

— Посмотрим, — сказал он, — на эти три имени на этой медной доске. Вашему дяде Джорджу за пятьдесят; он холостяк — это первое имя; наш двоюродный брат Стивен Флойд, в Калькутте, скоро откажется от дела — это второе имя; третье — мое, мне тридцать семь лет — помните это, уж конечно, я не сделаю глупости и не женюсь. Ваши имена со временем заменят наши: смотрите, чтобы они были чисты до тех пор; а если хоть одно пятнышко их покроет, они не будут годиться для этой медной доски.

Может быть, неотесанные шотландские юноши приняли этот урок к сердцу или, может быть, честность была врожденной добродетелью в доме Флойд, как бы то ни было, ни Элик, ни Эндрю не обесславили своих предков; и когда Стивен Флойд, ост-индский купец, продал свою долю, а дяде Джорджу надоели дела и он принялся строить — прихоть, свойственная пожилому холостяку — молодые люди заняли места своих родственников и взвалили дела на свои широкие северные плечи. Только в одном отношении Арчибальд Мартин Флойд обманул своих племянников. Через десять лет после его речи к молодым людям, в степенном, сорокасемилетнем возрасте, банкир не только сделал глупость и женился, но — если только эти вещи могут назваться глупостью, еще более отступил от мирского благоразумия, отчаянно влюбившись в прелестную, но бедную женщину, которую он привез с собою после деловой поездки по мануфактурному округу, и без церемонии представил своим родным и соседям кентского поместья как свою молодую жену.

Это сделалось так неожиданно, что соседи едва опомнились от удивления, читая параграф в левом столбце «Times», параграф, объявлявший о женитьбе «Арчибальда Мартина Флойда, банкира из Ломбардской улицы и владельца Фельденской деревни, на Элизе, единственной дочери капитана Проддера», когда дорожный экипаж новобрачного покатился по аллее его парка и остановился у каменного портика его дома и Элиза Флойд вошла в замок банкира, добродушно кивая изумленным слугам, собравшимся в передней принять свою новую госпожу.

Жена банкира была высокая, молодая женщина, лет тридцати, смуглая, с большими блестящими черными глазами, придававшими лицу — которое иначе могло остаться непримеченным — великолепную и совершеннейшую красоту.

Пусть читатель вспомнит одно из таких лиц, которых единственная красота заключается в чудном блеске великолепных глаз, и пусть он вспомнит, насколько они превосходят все другие лица своим могущественным очарованием. Та же самая степень красоты, распространенная на стройном носе, розовых полных губах, симметрическом лбу, нежном цвете лица, сделала бы обыкновенно хорошенькую женщину, но, сосредоточенная в чудном блеске глаз, она производит богиню Цирцею. Первую вы можете встретить каждый день, вторую — раз в жизни.

Флойд представил свою жену окрестным дворянам на обеде, который он дал скоро после приезда в Фельденском Лесу — так называлось его поместье. Исполнив эту церемонию весьма кротким образом, он ничего не сказал о своем выборе ни своим соседям, ни своим родным, которые очень рады были бы услыхать, как совершился этот неожиданный брак и которые намекнули о том счастливому жениху, но безуспешно.

Разумеется, эта молчаливость со стороны Арчибальда Флойда заставила тем суетливее работать тысячи языков молвы. Около Бекингэма и Уэст-Уикгэма, возле которых находилась Фельденская деревня, не было ни одного низкого положения в жизни, из которого, по слухам, не происходила бы мистрисс Флойд. Она работала на фабрике, и глупый старый банкир увидал ее на Манчестерских улицах с цветным носовым платком на голове, с коралловым ожерельем на шее, босиком шагавшую по грязи; он увидал ее в таком виде, немедленно влюбился и предложил выйти за него замуж. Она была актриса и он увидал ее на манчестерском театре; нет, она была еще ниже: какая-то жалкая танцорка, в грязном белом кисейном платье, в лифе из красного бумажного бархата, вышитого блестками, представлявшая в балагане, в труппе странствующих бродяг и ученой сороки. Другие говорили, что она была наездница из цирка и что банкир увидел ее в первый раз не в мануфактурном городе, а в Эстли; некоторые даже готовы были поклясться, что сами видели, как она прыгала через позолоченный обруч и танцевала качучу на лошади, ходили шепотом слухи еще более жестокие, чем эти слухи, но о них я не смею даже упомянуть здесь, потому что суетливые язычки, так безжалостно поражавшие имя и репутацию Элизы Флойд, были не прочь от злословия. Может быть, некоторые дамы имели личные причины к злобе против новобрачной, и многие увядшие красавицы в этих прекрасных кентских замках рассчитывали на доход банкира и на преимущества союза с владельцем Фельденского поместья.

Смелое, обесславленное создание, даже не имевшее красоты — потому что кентские девицы не хотели знать чудных глаз Элизы и строго критиковали ее низкий лоб, сомнительный рост и несколько широкий рот — хитрая, коварная женщина, в зрелом двадцатидевятилетнем возрасте, с волосами, росшими даже до бровей, успела завладеть рукою и состоянием богатейшего человека в Кентском графстве — человека, который до сих пор оставался недоступен к нападениям блестящих глаз и розовых губ, от которого самые неутомимые матушки отказались с отчаяния и перестали строить альнаскаровские воздушные замки относительно убранства в огромном палаццо мистера Флойда.

Женская часть общины удивлялась с негодованием нерадивости двух шотландских племянников и старого холостяка брата, Джорджа Флойда. Зачем эти люди не выказали энергии, не объявили дядю сумасшедшим и не заперли его в дом умалишенных? Он это заслужил.