-- Да та, которую вы только что рассказали.
-- Вы что-то путаете, любезный, я не рассказывал еще никакой истории. Вся история впереди.
За день до свадьбы, когда все было готово и подвенечное платье, распяленное на портновском манекене, стояло в ее комнате, когда уже спекли свадебные торты и заказали фотографов, безумно счастливая невеста, просматривая списки приглашенных, обнаружила, что в них не хватает одного человека, дорогого ей: ее старенькой школьной учительницы, теперь на пенсии. Как-то упустили старушку. И наша образцовая девушка решила немедленно исправить это упущение, сменила домашний халатик на какой-то летний сарафанчик, ибо было безумно жарко, и поехала на другой конец города, чтобы лично пригласить почтенную старушку. Телефона у бывшей учительницы не было, да противоречило всем правилам хорошего тона приглашать на свадьбу столь пожилого человека по телефону, да еще буквально накануне. Итак, она едет в троллейбусе через весь город, по-летнему зеленый и изнурительно солнечный, к своей первой учительнице. Она смотрит на проплывающие за окном знакомые улицы и думает о тысяче разных вещей: что скоро, очень скоро она наденет обручальное кольцо, что шоколадный торт не очень удался и его лучше подать погодя, когда все развеселятся настолько, что не станут обращать внимания на недостатки угощения, что ее жених самый классный парень на планете, что надо бы давно навестить ее старенькую учительницу, ведь она совсем одинока, что она обрадуется ее визиту и что надо непременно вернуться домой к пяти, когда придет маникюрша...
Она выходит на последней остановке и тут порыв ветра, долгожданного среди этой жары, поднимает подол ее коротенького сарафанчика, она смущается, тем более что на остановке стоят мужчины, наскоро оправляет его и почти бегом спешит к дому своей учительницы, обыкновенной блочной многоэтажке. Она входит в прохладный подъезд, без помощи лифта поднимается на третий этаж -последний раз она была здесь полгода тому - нажимает бледно-зеленую кнопку звонка... Дверь открывают не сразу, она привыкла к этому, старушка уже плохо ходит, но каково же ее удивление, когда на пороге она видит незнакомого мужчину, уже не очень молодого, небритого, неопрятного. Растерянно, прерывающимся голосом спрашивает она о своей бывшей наставнице и с замиранием сердца выслушивает горький ответ: старушка умерла два месяца назад.
Сразу сгорбившись от неожиданной утраты, она медленно - совсем не так, как шла сюда! - спускается по ступеням, выходит на раскаленную улицу. Обратная дорога проходит в каком-то оцепенении. Она чувствует свою вину, хотя в чем та вина? Но от невозможности сформулировать ощущения обычно становятся только интенсивней. В горестном бесчувствии она пропускает свою остановку и выходит на следующей, возле парка. На миг залитый солнцем мир кажется ей бессмысленным и беспощадным, и ее охватывает отчаяние одиночества, но тут в дело вступает физиология и на сей раз к счастью: от жары у нее пересохло в горле, и мучительная жажда возвращает ее к прежней реальности. Оглядевшись, она видит какое-то кафе, случайное уличное кафе с огромными полосатыми зонтиками и пластиковыми столами, она направляется к нему и заказывает стакан... нет, два стакана холодного ягодного сока. Растрепанная девушка-официантка наливает сок, она садится за пустой столик... но здесь все столики пусты, и только за соседним сидит какой-то молодой мужчина. Перед ним пустой стакан, на футболке разводы от пота, лицо усталое, глаза полузакрыты: то ли он дремлет, то ли думает о чем-то своем, отрешившись от всего мира.
Она жадно пьет сок и смотрит на незнакомца. Вначале это был мимолетный взгляд, но что-то зацепило его, и она смотрит не отрываясь, а он все не поднимает глаз, потом она встает и садится за его столик, незнакомец вздрагивает, но, увидев рядом с собой красивую девушку в легком сарафанчике на голое тело, невольно улыбается. "Я думала, что ты уснул", -- говорит она и тоже улыбается. "Я устал", -- слегка извиняющимся тоном отвечает он, и разговор завязывается.
Он действительно устал. Позавчера он приехал с войны.
Они говорят пять минут, потом десять, потом двадцать. Она не может оторваться, она так же жадно пьет разговор, как только что пила сок. Наконец они поднимаются, и когда лицо его выходит из тени, она вдруг замечает, какая редкостная красота видна сквозь усталость, загар и неухоженность. У него нет женщины, это так видно. Поднявшийся ветер не утихает, помогает городу пережить жару, шумит верхушками деревьев. Ветер снова и снова приподнимает ее подол, и он смотрит на ее ноги жарким взглядом, но она уже и не думает придерживать юбку. Ей нравятся эти голодные взгляды, нравится этот человек. И она ему нравится, она чувствует это. Они идут в парк, там никого нет, кроме детишек и старушек, но они не видят ни детишек, ни старушек. Он обнимает ее, она обвивает своими руками его крепкую шею и впивается губами в его сухие губы. И так мало разделяет их, только два тонких слоя ткани, и они чувствуют, как бьются их сердца. Они безумно хотят друг друга, но это нельзя сделать здесь, в парке, на траве, это слишком серьезно. К тому же, в пять придет маникюрша, ведь завтра свадьба. Они договариваются, что в полночь он подойдет к ее дому и они поедут к нему. Последний поцелуй, и она спешит к себе, успевая как раз к пяти.
Маникюрша делает очень красивый перламутровый маникюр, как раз под платье, а завтра в восемь придет парикмахерша. В доме все переполнено радостным ожиданием, и она сама не может совладать с приятным волнением шутка ли, завтра свадьба! Перед ужином прибегает счастливый жених, она не пускает его в свою комнату, загораживает собой дверь, ведь там подвенечное платье, он ни в коем случае не должен видеть! Они прощаются до завтра, нежно целуя друг друга. Все предпраздничные хлопоты брошены на мать м сестру, она ложится спать в половине десятого, ведь невесте жизненно важно хорошо выглядеть. Она думала, что не уснет, но уснула почти сразу. Ей снилось что-то приятное.
Без десяти двенадцать она проснулась от резкого толчка сердца. В квартире все стихло. Закончились приготовления. Сестра уехала к себе, родители и бабушка уснули. В неприкрытое шторой окно смотрела огромная луна. Она ринулась в ванную, пустила по обнаженному телу теплые струи воды, смеясь и поеживаясь, наскоро вытералась полотенцем, наскоро натянула все тот же сарафанчик, тихонько вышла из спящей квартиры, чтоб ровно в полночь оказаться у подъезда.
Насколько жарок день, настолько прохладна ночь. Ласковый ветерок обдувает ее тело, на котором кое-где еще остались мелкие капельки воды. Он ждет ее, он обнимает ее. И он уже немного другой, привел себя в порядок, от него пахнет немного иначе, но объятия его все те же, нет, еще сильней. Он остановил какое-то запоздалое такси, и они едут по ночному городу по набережной мимо сияющих огнями мостов, мимо ночных кафе, таких влюбленных пар, и всю дорогу они не в силах разомкнуть объятия.
Его квартира носит тот же отпечаток одиночества и заброшенности, что и хозяин, впрочем, это и не его квартира, его товарища, который тоже там, на войне. Но что ей за дело до его квартиры? Он первый у нее, но и она первая у него, хотя он и имел женщин. Восемнадцатилетним мальчиком он взял в руки автомат, и, познав там, среди смерти, огня и неистребимого трупного запаха женщину, он так и не узнал любви. В эту ночь все впервые у них обоих, и все окна раскрыты, и прохладный ночной ветер охлаждает их разгоряченные тела. Он неистощимо ласков и также беспощадно откровенен. Он и не думает скрывать, что у него есть невеста, как и у нее есть жених. Он помолвлен со смертью, и скоро день свадьбы. Она целует его тело, сильное, отмеченное уже поцелуями соперницы - свежими и затянувшимися шрамами, и плача и улыбаясь спрашивает: "А иначе нельзя?" Нет, иначе нельзя. Завтра он уезжает обратно. Там его ребята - живые, которые ждут командира, и мертвые, ждущие, когда он отомстит за них. "Ты ведь тоже обречен!" Конечно. Все они обречены и все знают об этом. Это и оправдание, и искупление. Не будь они обречены, они были б не воинами - палачами. Но хватит об этом. Пока он здесь, пока они вместе, пока они пьют эту ночь, такую короткую, такую сладкую, неповторимую, необъяснимую. Не было такой ласки, чтоб вполне выразить их нежность; не было таких слов, чтоб вполне выразить их чувства.
Ночь в июле только шесть часов. Светает в пять. Но она все успела, все, что задумала по дороге сюда. Его семя в ней. Завтра ее жениху придется потомиться. Она скажет, что у нее менструация и выждет неделю, чтоб быть уверенной, чей это ребенок. Она не сомневается, что зачала в эту звездную, лунную, светлую ночь. Она переиграет, перехитрит свою соперницу, родив сына.
Так и случилось. В полшестого она тихонько вошла в квартиру, успела еще подремать до семи, потом ее разбудила мать, они позавтракали, а в пять минут девятого парикмахерша уже трудилась над ее густыми темно-русыми волосами. В двенадцать ее венчали с женихом, и в то же время он садился в автобус, идущий на северо-запад, туда, где шла война. Через две недели они вернулись с Мальорки, загорелые и счастливые, и она не знала, что отец ее будущего ребенка погиб, прикрывая своих ребят, два дня тому... А когда узнала, то не удивилась и не заплакала, она знала, что так будет. Накануне врач сказал ей, что она беременна...
