— Хороший вопрос, — я подумала о Ричарде, у которого этот сайт вызывает прямо-таки щенячий восторг. Когда по вечерам я застаю его за компьютером, он, читая последние обновления, тихонько посмеивается или, наоборот, презрительно хохочет во весь голос. Он вырезает, копирует, вставляет блоки информации, пересылает файлы своим старым школьным друзьям. Но, бывает, становится мрачен и раздражителен, если случайно натыкается на рассказ о чьем-то неожиданном успехе. Странно видеть его крупную фигуру скрючившейся перед компьютером, но что поделать, сейчас монитор притягивает его так же, как раньше притягивали моря и парусные корабли.
Даже одежда его словно принадлежала иному миру: он носил отцовскую темно-синюю шерстяную фуфайку (старшеклассницы побогаче в моей школе надевали такие, когда ездили на экскурсии), все его рубашки, которые он гладил сам, причем на удивление хорошо, были из мягкого хлопка и довольно застиранные. Чаще всего он ходил в джинсах и вылинявших футболках, и, сколько бы он ни прожил в Лондоне, все равно оставалось в нем что-то деревенское или морское. Я все время покупала ему полосатые футболки, зная наверняка, что они ему понравятся, вместо дырявых носков подсовывала новые. Еще я покупала ему черные рубашки и настоящие стильные вещи, но он их почти не надевал, и в душе я была этому рада, потому что в его редакции и так все носили черные рубашки. К делам житейским он был совершенно не приспособлен, когда-то поняла я; например он сам никогда не видел, что ему уже пора стричься, шел в парикмахерскую только после того, как я ему говорила. Однако он был наделен самоуверенностью человека выше среднего роста, которого в детстве любили, позволяли сколько душе угодно носиться по берегу моря и ждали дома с горячей едой и интересными рассказами. Я всего лишь раз видела его плывущим в лодке. Это было в Корнуолле на закате в окружении порхающих летучих мышей. Мы выплывали из устья реки, он был на веслах и сидел спиной ко мне, в те минуты у меня возникло странное ощущение, что я могу однажды его потерять.
Сильвия рывком подтянула колени к подбородку, открыв взору весьма недурные ножки, которые вообще-то редко демонстрировала. Выглядела она очень молодо, но были в ней какая-то тонкая аккуратность, ухоженность, которые придавали ей женскости, так что она скорее была похожа на взрослую женщину с детской внешностью, чем на какого-нибудь подростка, достигшего полового созревания. Ее сексуальная привлекательность в глазах мужчин, если таковая у нее вообще имелась, должна была носить несколько тревожный характер.
— Ты так хорошо выглядишь, — сказала она, снова внимательно рассматривая меня. — Наверное, это начинают работать гормоны.
— Да нет, это я только что губы накрасила, — уточнила я.
— Мне нравится. Но ты всегда хорошо одеваешься и…
— Давай я и тебе накрашу! — предложила я.
Подумав пару секунд, она согласилась.
— Ну хорошо.
Я наклонилась к ней, попробовав пару оттенков, выбрала подходящий и стала красить ей губы. Когда закончила, она открыла глаза и посмотрела на меня.
— Вот так, — сказала я, любуясь своей работой. — Теперь пусть на тебя посмотрит твой… кто-нибудь, кто тебе не безразличен.
— Правда? — спросила она, теперь ее лицо с подчеркнутыми и выделенными линиями губ казалось более уверенным. Эффект получился несколько неожиданный: словно невинное дитя превратилось в куртизанку.
— Да! — подтвердила я. — А есть у тебя?.. — начала было я, но осеклась, все-таки задавать такие интимные вопросы означало вторгаться в личную жизнь.
— Кто-нибудь? — Она продолжила за меня.
— Да… — несколько смутилась я.
— Есть один человек, который мне… нравится. Которого я понимаю.
— А он тебя понимает?
— Надеюсь. Немного. Наверное, понимает. Насколько вообще один человек может понимать другого.
— И вы… встречаетесь? — спросила я, надеясь не дать зачахнуть этому скромному ручейку признаний.
— Я очень жду, что он позвонит.
— Понятно, — сказала я.
Я встала и взяла ее чашку. Но она ухватила меня за запястье.
— А ты? — шепотом спросила она. — Ты… когда-нибудь любила? Сильно?
— Да, — ответила я. — О, да.
— Много раз?
— Три. Вообще-то два с половиной.
— Да? — сказала она. Ее рука сдвинулась с моего запястья, коснулась ладони и опустилась. — Ричард.
— Да. Ричард. Его я люблю так, как не любила никогда раньше. Но вот мой первый настоящий парень (такой придурок на самом деле!), тогда мне казалось, что сильнее любви на свете просто не бывает. Потом был мужчина повзрослее… Этот такое творил!.. Но в него я тоже была влюблена по уши, буквально боготворила его! Это явно было связано с моим отцом, он умер, когда мне было четырнадцать. Обычные фрейдистские дела. Потом всякая ерунда, а потом появился Ричард.
— Любовь и смерть, — сказала она. Ее теперь яркие полные губы завораживали. — Liebestod[23]. Они часто связаны.
— Правда? — спросила я. — А тебе приходилось… приходилось сталкиваться со смертью?
— Давно, — неопределенно ответила она.
— О, извини.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она. — Пожалуйста…
— Извини, — я положила руку ей на плечо.
Мне захотелось, что рядом был Ричард. Но когда он действительно придет с работы (с растрепанными волосами, неся с собой запах офиса) и, несмотря на усталость, примется поить меня чаем, он будет продолжать притворяться. Он поинтересуется, как мои дела, задаст несколько коротких вопросов, которые придумает, поднимаясь по лестнице, его буду волновать я, но не живой комочек внутри меня. Вдруг, впервые за все время, проведенное рядом с ним, я ощутила одиночество.
— Ты побледнела, — сказала Сильвия. — Присядь. Правда, тебе надо посидеть. Тебе не холодно?
— Нет.
— Тогда садись сюда. Ложись на диван, я тебе почитаю. — Она подошла к книжному шкафу и наугад выбрала книгу. Это оказался «Ангел» Элизабет Тэйлор. Нашла в холодильнике какой-то лимонный энергетический напиток, налила мне стакан, села рядом со мной, взяла меня за руку и стала читать. Ее приятный хрипловатый голос успокаивал, убаюкивал, я не заснула, но мне начало казаться, что я перемещаюсь в другое пространство, в другое время, мне снова было четырнадцать лет.
«Она не выходит у меня из головы», — написал МакДара.
Я хмыкнул.
«Не думал, что твоя башка так связана с членом», — послал я ему ответ.
Он откликнулся кратко:
«Ха!»
«Сегодня разрешаю небольшой контакт, потом на два дня — полный запрет». — Я наслаждался ощущением власти над бедным МакДарой.
«Насколько небольшой?»
«Один краткий телефонный звонок/один имейл, максимум два ответа от нее. Что вообще ТЖ может сказать такого интересного?»
«Не знаю, не знаю, просто она не отпускает меня. Хочется разговаривать с ней всю ночь — да, да, Ферон! — если уж не могу ее всю ночь трахать».
«А до этого еще не доходило?»
«Нет, нет, нет, нет. Она что-то мудрит. Специально поддерживает во мне этот гребаный огонь. Мы почти не видимся. Как мне концентрироваться на работе? У нас с ней ничего еще не было.
«Ничего?»
«Ну, почти ничего. Я постоянно на взводе, как пацан какой-нибудь. Места себе не нахожу. Если не проверяю голосовую почту, то звоню 1471[24]».
Я рассмеялся.
«Займись чем-нибудь полезным, МакДи, — написал я. — У меня и своя жизнь есть».
Я был помешан на электронной почте. В моем почтовом ящике были и другие письма: штук десять от моих внештатных писателей и два от Сильвии Лавинь. Постепенно у нас с ней вошло в привычку обмениваться письмами по электронке каждый день. Я не видел ее уже несколько недель. После той встречи в «Джон Льюис» я ни разу с ней не сталкивался, но когда я читал ее послания, мне казалось, что я слышу ее голос.
В тот вечер я пошел на Марчмонт-стрит купить крючков и увидел ее, точнее, ее затылок. Каштановые волосы были распущены и ниспадали на плечи. Изящная маленькая спинка, затянутая в макинтош. Она быстро шла по другой стороне улицы, тускло освещенной оранжевым светом. Мое сердце затрепетало. Дыхание в ту же секунду сбилось, отчего окликнуть ее сразу не удалось. Между нами проехало такси, на секунду заслонив ее от меня.
— Сильвия! — крикнул я. Она приостановилась, слегка повернула голову, потом пошла дальше той же стремительной походкой.
— Сильвия! — еще раз крикнул я, на этот раз громче, но она продолжала идти, словно не услышала моего крика. Зашла за угол, я бросился следом за ней, но почти сразу остановился. Что я делаю? По инерции прошел еще, услышал звук собственных шагов и остановился окончательно. Сердце билось неровно. Что ты творишь, придурок, идиот? — заговорил во мне внутренний голос. Я стоял в растерянности перед окнами прачечной, не зная, что делать дальше. Увидел свое отражение в стекле: набыченный сумасшедший, замерший в карикатурной позе. Что это на меня нашло? Я развернулся и двинулся быстрым шагом, иногда сбиваясь на рысцу и глубоко дыша, по направлению к Мекленбур-сквер.
