Шатти в задумчивости потерла лоб ладонью, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Способны ли ее родители сослаться на несуществующие недуги и воспользоваться восьмидесятилетним стариком в качестве предлога, чтобы заманить ее домой? Проверить можно лишь одним способом - вернуться домой.
Она выбежала из телефонной будки и поспешила назад, на шхуну. Ворвалась в каюту для экипажа, схватила свой чемодан, раскрыла его прямо на полу и на цыпочках прокралась в каюту Кеннета за вещами. Тот еще спал одна рука свисает до полу, волосы растрепались, одеяло съехало, являя взгляду загорелое, мускулистое бедро.
Шатти собрала разбросанные по стульям вещи, схватила со столика часы и так же неслышно вернулась обратно. Она понятия не имела, надолго ли задержится в Эдинбурге, но на пару дней "экипировки" у нее хватит. Косметика, зубная щетка, чистое белье... Шатти выдвинула из-под койки ящик для одеял и достала бумажник. В нем она прятала свои "сокровища" от хозяина шхуны. У нее на руках - больше ста фунтов. Этого должно хватить на поезд до Эдинбурга, на такси и на ночлег в дешевом мотеле при необходимости.
Молодая женщина в спешке оделась и запихнула бумажник в карман джинсов. Закрыла чемодан и, повернувшись к двери, замерла.
В дверях стоял Кеннет и, скрестив руки на груди, с нескрываемым любопытством наблюдал за ее действиями.
- Что, собственно, происходит? - осведомился он, протирая заспанные глаза. Из одежды на нем были только старые джинсы и носки.
- Я.., я должна уехать, - пробормотала Шатти, протискиваясь мимо него с чемоданом в руках.
- Куда уехать?
- В Эдинбург. У меня там дело.
Кеннет поспешил вслед за нею.
- Что еще за дело такое? Ты едешь за паспортом?
- Нет! - бросила Шатти через плечо, оглядывая салон в поисках сумочки. - Это связано с дедушкой... Говорят, он очень болен. Мне необходимо с ним повидаться. Я должна знать, что с ним.
Нахмурившись, Кеннет посмотрел на настенные часы.
- Я поеду с тобой. Дай мне пару минут на то, чтобы одеться, и мы отправимся вместе.
- Нет, - покачала головой Шатти. - Я поеду одна. Так надо.
- А когда ты вернешься? - снова спросил Кеннет.
- Не знаю, - отозвалась молодая женщина, продевая руки в рукава куртки. Конечно же сумочка обнаружилась под ней.
- Но ведь ты вернешься? - не на шутку встревожился Кеннет.
Шатти молча поднялась на палубу. И только там повернулась лицом к нему и призналась:
- Не знаю. Ничего не могу сказать наверняка, пока не увижусь с дедушкой.
Лэверок выругался себе под нос, стремительно преодолел разделяющее их расстояние, обнял лицо молодой женщины ладонями и, глядя ей в глаза, медленно и отчетливо произнес:
- Я тебя не отпущу. - Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы. Не можешь же ты так просто взять и уйти. Что, если ты вообще не вернешься?
- Я должна поехать, - твердо ответила Шатти.
- Зачем? Чтобы тебя насильно вернули к прежней жизни? У нас впереди будущее, от которого просто дух захватывает. Мы принадлежим друг другу.
- Если с дедушкой что-нибудь случится, а я с ним даже поговорить не успею, я себе этого никогда не прощу. Всю жизнь я им восхищалась, хотела стать на него похожей. Мне необходимо рассказать дедушке, что произошло со мной за эти шесть месяцев. Успокоить его, заверить, что со мной все хорошо.
Мгновение Кеннет молча глядел на молодую женщину. Затем лицо его смягчилось.
- По крайней мере, дай я тебя до станции подброшу. Я за две минуты оденусь, обещаю.
И он со всех ног бросился обратно в каюту.
Шатти словно приросла к месту. Дожидаясь возвращения любимого, она разглядывала шхуну так, словно пыталась запомнить каждую мельчайшую подробность. На нее вдруг накатило тревожное предчувствие, что "Морского ястреба" она уже не увидит.
Не прошло и двух минут, как Кеннет возвратился полностью одетый. Он отобрал у молодой женщины чемодан, помог ей сойти на пирс. Шатти отчаянно хотелось задержаться хоть на минуту, оглядеться по сторонам еще раз, прислушаться к поскрипыванию снастей и к глухому плеску волн, замереть в объятиях Кеннета и напоследок насладиться теплом и ощущением безопасности. Но она лишь упрямо твердила про себя, что вернется, непременно вернется. Они с Кеннетом ни за что не расстанутся. Они вместе поедут в Бретань и будут жить долго и счастливо. Ничего не изменится, ровным счетом ничего.
Словно прочитав ее мысли, Лэверок обнял ее за плечи. И Шатти чуть не расплакалась: она ведь еще не уехала, а сердце ее уже невыносимо ноет от одиночества и предвкушения беды. Одна-единственная ночь, проведенная вдали от Кеннета, покажется ей вечностью.
Молодая женщина поспешно высвободилась и зашагала по набережной к стоянке. Кеннет без труда нагнал Шатти, завладел ее рукой, чуть сжал озябшие пальцы.
- Может, передумаешь и позволишь мне отвезти тебя в Эдинбург?
- Тебе надо над рукописью поработать, - возразила она. - Да и до отъезда еще столько дел. Ты же на той неделе улетаешь!
Кеннет резко остановился, рванул спутницу за руку, резко развернул лицом к себе.
- Мы улетаем!
- Верно. Мы улетаем, - покорно кивнула Шатти.
Дойдя до машины, Кеннет зашвырнул чемодан на заднее сиденье, придержал для спутницы дверь. Шатти уселась и сцепила на коленях руки, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Она словно разрывалась на части. Ей необходимо было увидеться с дедушкой, и при этом молодая женщина боялась, что стоит ей переступить порог родного дома, и она запутается в паутине вины и семейных обязательств и вырваться уже не сможет.
Путь до станции занял минут пять от силы.
Выйдя из машины, Шатти услышала специфический шум: это приближался ее поезд. Они с Кеннетом со всех ног бросились в кассу и купили ей билет до Эдинбурга. Молча вернулись на платформу. Кеннет поставил чемодан и спросил:
- Ты уверена, что все будет хорошо?
Шатти кивнула.
- Если повезет, я повидаюсь с дедушкой, а родители так и не узнают, что я приезжала. У дедушки собственный особняк в центре города.
Надеюсь, он там, а не в больнице...
Тишину морозного утра прорезал пронзительный свисток. Шатти вздрогнула, схватила чемодан, но Кеннет накрыл ее руку своей и удержал на месте. Заглянул в ее изумрудно-зеленые глаза, поднес к губам замерзшие пальцы.
- Шатти, мне нужно кое-что сказать тебе.
Она оглянулась через плечо на приближающийся поезд. За грохотом колес ничего не было слышно.
- Что?
- Я люблю тебя! - прокричал Кеннет, перекрывая стук колес. - Просто хочу, чтоб ты знала. Я люблю тебя!
Не веря ушам своим, молодая женщина шагнула ближе.
- Что ты сказал?
- Я люблю тебя, - повторил Кеннет, привлек ее к себе и поцеловал долгим, пылким поцелуем, словно скрепляя печатью сказанные слова. А затем подхватил чемодан и зашагал с ним к поезду. Шатти поднялась по лесенке. Кондуктор передал ей чемодан и поднялся следом.
Она стояла на верхней ступеньке, не в силах отвести взгляда от Кеннета, вбирая в память каждую черточку, каждое мимолетное выражение этого мужественного лица, пытаясь навсегда увековечить в сознании дорогой образ. Сегодня Кеннет Лэверок выглядел точно так же, как в день их знакомства: волосы растрепаны ветром, на подбородке пробивается щетина. И еще - эти чудесные карие, с золотыми искорками глаза, осененные невероятно длинными ресницами.
Дыхание у нее перехватило. Кондуктор потянулся закрыть дверь, и она послушно отступила на шаг.
Но вот Кеннет поднял руку, помахал, и Шатти вновь метнулась вперед, к поручням.
- Я люблю тебя! - выкрикнула молодая женщина, прежде чем дверь закрылась. - Я люблю тебя, Кеннет Лэверок! - Слова сорвались с уст словно сами по себе, дались ей просто и естественно, как дыхание.
Шатти прижалась лбом к окну. Поезд тронулся с места, набрал ход - и вот уже и платформа, и Кеннет скрылись из виду. И вдруг молодая женщина почувствовала себя такой одинокой, как никогда в жизни. Она схватилась рукою за сердце и лишь усилием воли удержалась от слез. Кеннет Лэверок ее любит. Но теперь, когда он произнес эти слова вслух, она просто не знала, что делать.
Она нагнулась за чемоданом и встретила сочувственный взгляд кондуктора. Он улыбнулся, открыл ей дверь в купе, вошел следом, помог положить багаж на верхнюю полку.
- Доброго вам пути, мисс, - пожелал кондуктор.
- Спасибо, - всхлипнула Шатти.
Кеннет стоял на тротуаре и задумчиво глядел через улицу на эффектное, стилизованное под готический замок здание кафе-кондитерской. По обе стороны от входа красовались две фигуры-манекена - рыцарь в доспехах и светлокудрый певец с арфой. Над входом красовалась вывеска в виде шита, увитого плющом, с витиеватой надписью: "Песнь Оссиана". Сквозь стрельчатые окна мерцали разноцветные лампочки, вделанные в подсвечники и светильники на стенах, и всякий раз, как открывалась и закрывалась дверь, из кафе доносились обрывки старинных мелодий.
