Малинцин знала, как сказать «никогда» на испанском. Никогда, никогда, nunca, nunca.
Кай говорила, что Малинцин все эти дни была не в себе и та Маакс, которую она знала, исчезла. Кай делала вид, что ищет подругу за деревьями и под кустами.
— Маакс Каль, Маакс Каль!
Она звала принцессу Малинцин, заглядывала в ее комнату, искала под ее циновкой для сна.
— Малиналли, Малиналли! Малинче, Малинче! — кричала она в казан с едой.
Наконец, сдавшись, она сказала:
— Ах, вот ты где, донья Марина! Я не узнала тебя.
Днем слугам и рабам позволили отдохнуть, а испанцы улеглись в гамаки, к которым только недавно привыкли, и специально отобранные для этого задания дети осторожно раскачивали гамаки из стороны в сторону. Полуденное солнце высоко стояло в небе. Было жарко, а воздух казался густым и тяжелым из-за солнечных лучей. Приближался дождь. Даже лошади перестали щипать траву, и ненадолго в городе стало тихо. Тишина эта нарушалась лишь стонами одного из пленников. Даже ацтекские шпионы в подлеске свернулись калачиком в своих укрытиях и смежили веки. Кортес, Агильяр и Малинцин босиком выскользнули из своих комнат и украдкой подобрались к пленникам, сидевшим в клетках на цокало. Кай и Лапа Ягуара, прячась за кустами, последовали за ними. За Кай и Лапой Ягуара шли еще четверо — Куинтаваль, Аду и двое немых слуг. Глава сборщиков податей сидел в одной клетке со своим помощником, двое других находились в соседней клетке и сейчас спали под горами мусора, которым их забросали горожане.
— Я собираюсь выпустить вас, — передал Кортес первым двум пленникам через Малинцин.
Конкистадор осторожно открыл клетку, перевязанную веревкой из волокон магеи.
— Сейчас я отпущу вас. Я хочу, чтобы вы отправились в столицу и сказали своему императору, что я сделал это ради вас, что я друг империи. Скажите ему, что я пришел, чтобы встретиться с великим Моктецумой, которого я люблю и почитаю. Я отпускаю вас ради него. Вы должны уйти отсюда тихо.
Куинтаваль выразительно посмотрел на Аду. Аду предвидел этот поступок Кортеса, поняв недавно, что Кортес был двуличным, лицемерным сыном ведьмы.
— Моктецуму это удивит, — шепнул Кай Лапа Ягуара.
— У него много советников и жрецов. Неужели ты думаешь, что его так просто обмануть, Лапа Ягуара? — шепнула в ответ Кай. — Нет, он поймет, что это уловка.
— Я слышал, что Моктецума все эти дни был сам не свой, — ответил он. — Знамения и появление дикарей ослабили его разум и отвагу. Кто-то должен пойти в столицу и рассказать ему обо всем, что случилось. Тогда он все поймет. Кай, ты должна пойти туда.
— И как я смогу это сделать? — прошипела она. — Я же не говорю на языке науатль. Как только я приду туда, меня схватят и принесут в жертву. А если меня поймают испанцы, то повесят как беглую рабыню.
— Вокруг нас полным-полно шпионов мешика, Кай. Они помогут тебе.
— Маакс может поговорить с ними на языке науатль. Я знаю лишь наречие майя.
Сначала два сборщика податей не поняли, что их собираются освободить. Они забились в угол своей клетки и не хотели выходить наружу. Пришлось уговаривать их, а в конце концов и вытаскивать насильно. Им пообещали, что это не попытка убийства, что никто не желает позорить их. Малинцин передала им слова о том, что они должны исполнить свой долг и стать посланниками капитана Кетцалькоатля Кортеса к императору Моктецуме.
Сборщики податей беззвучно скрылись в густом подлеске, растворившись в джунглях. К своему изумлению, они обнаружили там множество своих соотечественников, которые спали, уютно устроившись под большой сейбой. Освобожденным сборщикам податей пришлось расталкивать их ногами.
Кортес, Агильяр и Малинцин на цыпочках вернулись в свои комнаты и сделали вид, что спят. Кай и Лапа Ягуара отправились в кухню и, схватив горшки, притворились, будто очень заняты. Куинтаваль и Аду пошли в свою комнату и погрузились в интереснейшую игру в шахматы. Двое слуг уснули под столом в кухне. В полпятого по часам Нуньеса горожане, солдаты в шатрах и придворные касика проснулись от криков дворцовой стражи.
— Что случилось? Почему стоит такой гвалт? — поднялся со своей циновки Кортес.
— Сбежали два сборщика податей, — объявил Агильяр.
— Грязные ублюдки! — возмутился Кортес. — Нужно немедленно поговорить с касиком.
И они пошли к разгневанному касику.
— Подлецы! — пожаловался Малинцин касик, и та передала эти слова Агильяру.
— Псы из псов. Perro de perros, — согласился Кортес, а затем предложил переместить двух других пленников, которым не удалось сбежать, на борт испанских кораблей, стоявших на якоре возле устья реки. — Возможно, что это… — Кортесу явно было неприятно произносить эти слова, — внутреннее предательство. Да. Предательство среди жителей Семпоалы.
— Предательство? Никогда! — запротестовал касик.
— Nunca, — повторила Малинцин.
— Возможно, что это не так. — Кортес не мог поручиться ни за кого, кроме себя и своих людей.
Но его всегда поражало лицемерие, казалось бы, преданных соратников, признался он касику.
— На кораблях двух оставшихся злоумышленников можно будет держать в клетках сколь угодно долго, — заявил Кортес.
Касик сказал, что народ рассчитывает на жертвоприношение, и, будучи касиком, он должен сдержать свое слово. Кортес улыбнулся, давая понять, что понимает трудности правления.
— Принесение их в жертву стало бы честью для этих подлых сборщиков податей. Но будет намного лучше, если мы унизим их. — И тут, как будто его внезапно посетило вдохновение, Кортес провозгласил: — Я знаю! Мерзкие сборщики податей могут познать величайшее бесчестие в мире. Мы заморим их голодом до смерти.
— Заморим голодом до смерти? — Касику такое не приходило в голову. Необычное наказание.
— Но их заточение и последующая гибель должны пройти незаметно, почтенный касик. Нельзя никому позволять видеть их. Пусть покажется, будто они исчезли с лица земли. — Кортес задумчиво прохаживался, распаляясь от собственной речи. — В моей великой и славной стране, что недавно была освобождена от гнета мавританских захватчиков и вернулась под власть истинных правителей, Изабеллы и Фердинанда, есть подобные тюрьмы, тюрьмы на кораблях, которые никогда не возвращаются в порт. — Тут Кортес понял, что его слова только собьют касика с толку. — Великолепный и могучий касик, вам не следует оказывать этим негодяям честь, принося их в жертву. Они станут умолять о том, чтобы их принесли в жертву, но мы заморим их голодом. Ах, какой это будет позор!
Касик внимательно выслушал перевод Агильяра и Малинцин этой великолепной речи и согласился с предложением Кортеса. В его культуре еще никто никогда не морил врагов голодом, и подобное непочтение к традиции было бы равносильно… он даже не знал чему. Возможно, что жаждавшие крови боги, которым не принесли жертву, разозлятся. Касик всегда поступал так, как и его отец, а тот — как его отец. Все выполнялось в соответствии с пророчествами и предсказаниями, не так ли? Предсказаниями предков, что слышали волю богов. Такова его судьба, такова судьба всех. Нужно следовать правилам. Нужно поступать так, как поступали раньше. Это единственный способ. Другого пути нет.
Агильяр сообщил Кортесу, что касик опасается последствий нарушения традиций.
— Да, да, я знаю. Напомни ему, кто я. Скажи ему, что я понимаю. Я тоже люблю своего отца.
В лучшем случае Кортес своего отца терпел, хотя очень часто ему хотелось, чтобы этот грязный негодяй увидел его здесь, в Новом Свете, увидел, как он командует солдатами. Кортес был единственным ребенком в семье, и, после того как он не сумел стать юристом или магистратом и не получил хорошую должность в Испании, его отец разгневался и потому лишь обрадовался, когда Эрнан уехал на Гаити. В своих письмах с Гаити и Кубы Кортес всегда старался доказать отцу, что стал уважаемым гражданином, снискавшим милость губернатора, человеком, которого ждет слава. Добившись власти, он мог заставить отца гордиться им.
— Касик, мы будем вместе сражаться с тираном Моктецумой, — добавил Кортес, выпрямившись и сузив глаза. Он пытался убедить самого себя. — Если мы выступим против Моктецумы и наши ряды пополнятся верными и отважными жителями Семпоалы, укрепятся помощью других городов-государств, не желающих больше платить дань, тогда нас ждет победа. Нужно проучить Моктецуму, нужно показать ему, кто силен, а кто слаб, — продолжил он. — Жители Семпоалы, независимый народ, будут процветать, а касик войдет в анналы истории как лучший глава этого города. Летописцы прославят тебя.
Кортес уже видел местные книги. Их страницы были сделаны из волокон магеи и открывались как веер, а буквы выглядели как крошечные картинки.
Касик начал что-то обсуждать со своими приближенными, а затем махнул рукой Малинцин, чтобы та подошла.
