— Но ты не чувствуешь себя виноватой из-за того, что живешь со мной во грехе? — неожиданно серьезно спросил Перри.
— О нет, мой дорогой. Я не чувствую никакой вины, потому что так сильно люблю тебя. — Маги решила, что не стоит говорить Перри о том, какие чувства на самом деле она испытывает к нему.
Это была любовь, но без тайны, свободная от сюрпризов или грубости, такая любовь не могла причинить ей боли. Объятия Перри стали для нее крепостной стеной, которая защищала ее от новых разочарований. С ним Маги ощущала себя в полной безопасности, а теперь она знала этому цену.
Маги приходилось признать, что иногда ее настигали мысли о Мистрале, и она мгновенно вспоминала, как жесткая линия его рта становилась мягкой и чувственной под ее поцелуями. Но она гнала прочь непрошеные воспоминания и принималась считать свои раны. А что, если бы она прожила с Мистралем годы? Ее сердце было бы изранено этим одержимым художником, который никого никогда не любил. Ей удивительно повезло. Несколько месяцев жизни с Жюльеном Мистралем оставили в ее душе глубокие раны, но Маги верила, что ему не удалось соприкоснуться с ее подлинным «я». Она склонила голову на руку Перри и потерлась о нее щекой, ощущая, как колются тонкие белокурые волоски.
— Что касается дворецкого… — прошептала она.
— Я займусь этим.
— Я знала, что ты согласишься.
— Крепко закрой глаза и обещай не подглядывать. Я проведу тебя в гостиную. Хочу, чтобы эту комнату ты увидела первой, — сказал Перри, нежно обнимая Маги.
— Но это так глупо. Ну ладно, почему нет? Все это предприятие совершенно безумно.
Маги крепко зажмурилась и взяла Перри за руку. Ей показалось, что они шли очень долго. Наконец раздался голос Перри:
— Можешь смотреть.
Маги открыла глаза и посмотрела на то, что могло считаться первой по-настоящему современной комнатой двадцатого века. Ей показалось, что свежий бриз перенес ее в новый мир, золотой, бежевый, белый и цвета слоновой кости, где роскошь представала в самых чистых формах. Такого ей еще не приходилось видеть. Ни единой картины, ни единого украшения, только бледно-золотая поверхность, сама по себе произведение искусства в лучах белых гипсовых светильников причудливых форм.
Комната, показавшаяся невероятно огромной при первом визите, теперь наполняла Маги ощущением праздника. Проходя по белым коврам, она почувствовала себя в новом пространстве. Ей никогда не приходило в голову, что можно жить в таких условиях, где все дышит свежестью и открытостью, а привычные интерьеры кажутся захламленными и старомодными. Маги провела пальцем по спинкам простых белых кресел, обтянутых очень тяжелым шелком цвета слоновой кости без рисунка, погладила золотистую поверхность низких кофейных столиков и, почувствовав, что у нее кружится голова, упала на один из широких диванов. Она вытянулась во весь рост на бежевой натуральной коже и, полузакрыв глаза, изучала обстановку гостиной.
— Что скажешь? Разве это не замечательно? — с тревогой, торопливо спросил Перри. — Рисунок для ламп придумал Джакометти. На столиках сорок слоев золотистого лака, ковры сотканы вручную в Грассе.
— Не обременяй меня подробностями, дорогой, — сказала Маги. — Просто иди сюда и ложись со мной рядом. Мне кажется, что я парю…
Они переехали через три дня.
В первую ночь на новом месте Маги не смогла уснуть. Она тихонько выбралась из постели и завернулась в пеньюар. Молодая женщина бродила по квартире, и ей казалось, что чего-то недостает, что-то не так.
Никогда, думала Маги, проходя мимо шкафов, полных столового белья и серебра, она не мечтала о том, чтобы иметь так много всего. Все, что делало жизнь комфортной, было в этой квартире. Повсюду царила безукоризненная чистота, и теперь ее великолепные апартаменты в «Лотти» по контрасту казались Маги старыми и даже убогими.
Она зашла в гостиную и встала у высокой стеклянной двери, выходящей на балкон. С высоты третьего этажа ей был отлично виден самый веселый из парижских парков, классическая колоннада, овальный пруд и пирамида, привезенная по приказу герцога Орлеанского в 1778 году. Парк выглядел как гигантская сцена для старинного маскарада. Его дорожки словно ожидали процессию богинь в греческих туниках или стайку волшебных фей, созданных воображением поэта. Но Маги знала, что в парке ничего не произойдет до тех пор, пока там утром не появятся дети, хорошо воспитанные чада из живущих по соседству семей, в сопровождении гувернанток и бонн. Маги все бродила и бродила из комнаты в комнату, чувствуя, что в квартире чего-то нет, хотя никак не могла понять, чего именно. Она вернулась в постель и забылась тревожным сном.
На следующий день Маги вернулась в квартиру в сумерках, впервые воспользовавшись новеньким ключом. Порозовевшая от прохладного апрельского воздуха, она не стала снимать пальто, быстрым шагом пересекла вестибюль и вбежала в столовую. Под мышкой она держала объемистый пакет, завернутый в газету.
Все утро Маги провела в магазинчиках улицы Розье, пока не нашла то единственное, чего не хватало в ее новой квартире. Она поняла это рано утром, когда проснулась. Маги остановилась у низкого буфета, очень осторожно развернула пакет и поставила на буфет старый бронзовый подсвечник для семи свечей.
— Вот так будет лучше, — сказала Маги, когда менора заняла почетное место в ее доме.
Перри Маккею Килкаллену было наплевать. Наплевать на возмущенные письма матери, сестер и братьев. Наплевать на то, что уже сказала церковь, на то, что она продолжала говорить, и на то, что она еще скажет. Наплевать на молчаливое неодобрение партнеров и пересуды их жен. Наплевать на слухи, сопровождавшие его всюду. Наплевать на мнение тех, с кем он был знаком или кого он любил до того, как встретил Маги. В свои сорок два года Килкаллен прожил больше половины того срока, который обычно отпущен смертному мужчине, и только теперь понял, что значит по-настоящему жить. Маги. Без нее он был бы всего лишь подобием мужчины и так никогда не узнал бы об этом.
Перри по-прежнему усердно выполнял все свои обязанности в банке. Никто не смог бы обвинить его в пренебрежении интересами фирмы, но от своей прошлой жизни он отрекся окончательно и бесповоротно. Перри больше не принимал приглашений на ужин от своих друзей среди парижских банкиров. Когда его сокурсники по Йелю приезжали в Париж со своими женами, он не встречался с ними. Перри организовывал все свои дела так, чтобы ему не пришлось возвращаться в Нью-Йорк, где его с видимым спокойствием ждала жена, окруженная броней достоинства и религиозных убеждений. Мэри Джейн Макдоннелл Килкаллен была слишком гордой, чтобы дать понять своим друзьям, как она на самом деле относится к совершенно скандальному поведению мужа, открыто содержавшему в Париже любовницу-француженку. Она никому не давала повода пожалеть ее.
Осенью 1927 года Маги исполнилось двадцать. Она выглядела более светской, чем положено в ее возрасте, но в любой толпе женщин всегда обращала на себя внимание, хотя ее завораживающая красота никак не соответствовала идеалам того времени. Ее никто никогда не назвал бы миленькой, в ней не было ничего мальчишеского, как того требовала мода. За те несколько месяцев, когда Маги получила возможность потакать собственным капризам, она сумела добиться неподвластной времени, загадочной элегантности.
Чтобы отпраздновать день рождения своей любимой Маги, Перри повел ее в тот самый ресторанчик, где они впервые ужинали вместе под присмотром Полы, а затем они отправились в любимый ночной клуб Маги на Монмартре. Но этим вечером Маги почему-то оставалась странно задумчивой. Двадцать лет очень отличались от девятнадцати. Это был возраст молодой женщины, а не девушки. Ее девичество осталось позади, размышляла Маги и не знала, радоваться или печалиться. Она вздохнула и коснулась пальцами двойной нитки жемчуга, подарка Перри ко дню ее рождения.
— Что-то случилось, детка? — спросил он.
— Я больше никогда не буду по-настоящему юной. И не вздумай убеждать меня, что я говорю глупости.
— А что такого замечательного в том, чтобы быть, как ты выразилась, «по-настоящему юной»?
Маги покачала головой, удивляясь тому, что Перри не понял ее.
— Дело в том, что раньше все для меня было еще впереди. Я могла не задумываться о будущем, потому что оно было так далеко. Мои поступки не имели никакого значения. Что бы я ни делала, все в любом случае должно было еще измениться. Но теперь я чувствую себя такой… такой… — Маги сделала неопределенный жест рукой и досадливо покачала головой, не находя нужных слов.
— Ты хочешь сказать, что теперь тебе придется принимать решения? — ласково подсказал Перри.
— Что-то в этом роде. Как будто я же оказалась в моем будущем, как будто моя жизнь вот-вот должна измениться раз и навсегда, — она беспомощно пожала плечами.
