Сердце человека похоже на Дедалов лабиринт: каждая тропинка приводит к Минотавру. Какую бы ни избрал человек в жизни дорогу, перед ним всегда будет его эгоизм, Минотавр, убивающий все очарования жизни.
Густав, разумеется, не стал бы и думать о женитьбе на Лорансе, не имея положительных причин быть уверенным в возможности этой женитьбы.
Лоранса никого еще не любила, он был в этом уверен, потому что имел настолько опытности, чтобы, достигнув короткости в отношениях с молодой девушкой, уметь понимать ее скоро высказывающееся сердце.
Он был уверен также, что если она еще не влюблена в него до беспамятства, то при согласии своего отца и матери, не колеблясь, отдаст ему свою руку.
Несколько раз он очень ловко выведывал, или, лучше сказать, думал, что очень ловко выведывает, намерения полковника в отношении к дочери, и узнал, что де Мортонь вовсе не прочь выдать ее замуж, если она полюбит человека с достаточным состоянием и определенным положением в обществе.
А г-жа де Мортонь думала головою мужа; мы оговорились, что Густав только думал, что ловко выведал намерения полковника, потому что полковник, раньше его выведывания, догадывался сам о его намерениях и частенько говорил о них с женою.
— Г-н Домон прекрасная партия для Лорансы, — отвечала ему обыкновенно жена. — Впрочем, я еще узнаю о нем от г-жи де Пере, прежде чем решиться.
Родители Лорансы заметили, что Густав ухаживает за их дочерью, чего Густав не замечал сам.
В возникающей страсти влюбленные, не смея еще выражать состояния своей души словами, не могут удержать требующие исхода чувства, которые против их воли говорят в их взглядах то, чего еще не произносил их язык.
Взгляды эти всегда замечаются родителями, зрение которых в этом отношении чрезвычайно развито.
Разговаривая с Лорансой о болезни Эдмона или о погоде, Густав в то же время глазами говорил ей, что ее любит.
Стало быть, очень неудивительно, что г-жа де. Мортонь спросила однажды у г-жи де Пере:
— Что, Домон друг вашего сына?
— Товарищ по коллегии, — отвечала г-жа де Пере.
— Он хорошей фамилии?
— Фамилия известная.
— Родители его живы?
— Нет, он сирота.
— Имеет состояние?
— Около двадцати тысяч годового дохода, состояние порядочное.
— Какого он характера? После вам скажу, зачем спрашиваю.
— Характера, как вы видите: добрый и благородный человек; я люблю его почти столько же, сколько Эдмона, стало быть, он этого стоит.
— Благодарю вас, я и мужу так передам.
— Что ж это значит?
— А то, что Домон ухаживает за Лорансой, она уже на возрасте; он ей тоже, кажется, нравится. Одним словом, я была бы счастлива, если бы этот брак состоялся. Это бы нас сблизило еще более, так как Домон друг вашего сына.
— А! Так он ухаживает за Лорансой! — заметила г-жа де Пере.
— А что? Вы так говорите, как будто находите препятствие.
— Препятствия нет никакого, — отвечала г-жа де Пере, — но мне странно, что я этого не заметила сама.
— А как это заметно! Разумеется, вы не заметили потому, что у вас болен сын и все ваше внимание сосредоточено на нем.
— Это правда. Что ж, хотите, я переговорю с Густавом?
— Очень хорошо сделаете. Узнайте, что он думает, и, если заметите, что я не ошиблась, скажите, что муж мой и я, мы не откажем, если он сделает предложение. Если они любят друг друга — и слава Богу.
— Конечно, конечно. Я переговорю с ним сегодня же. Со мною он откровенен, как с матерью.
Нет надобности объяснять, почему г-жа де Пере была удивлена словами г-жи де Мортонь. Она тотчас же вспомнила Нишетту и невольно пожалела о ней.
В тот же вечер, отведя Густава в сторону, она сказала ему:
— Мне с вами нужно поговорить, и об деле важном.
— Что вам угодно? Я слушаю.
— Вы любите Лорансу де Мортонь, — продолжала она, по обыкновению прямо и открыто приступая к делу.
— Вы угадали, — отвечал Густав, покраснев.
— Угадала не я, а г-жа де Мортонь; она заметила…
— И она говорила вам?
— Да, говорила сейчас.
— Что ж она говорила?
— Что обыкновенно говорят матери. Расспрашивала о вас; я, разумеется, не могла сказать ничего, кроме хорошего, ну и она сказала, что в случае если вы сделаете предложение, вам не откажут.
— Как я вам благодарен! — сказал Густав, взяв ее руку.
— Если хотите, я буду в этом деле посредницей.
— Вы, как сына, меня любите.
— Вы любите Эдмона, как брата. Теперь вот что: согласны принять от меня совет?
— Прошу вас и говорю заранее, что последую вашему совету.
— Я бы на вашем месте съездила в Париж, прежде чем решиться.
Густав понял, к чему клонился совет, и потупился.
— Я поеду, — сказал он.
— Вы проверите там свои чувства и определите их настоящее значение. Может быть, возвратившись к рассеянной парижской жизни, увидев другие лица, припомнив другие привязанности, вы заметите, что в вашем сердце корни новой любви вовсе не так глубоки. Не забудьте, что во все время вашего пребывания здесь Лоранса одна девушка, которую вы видели. Вы здесь немного скучали и потому, очень естественно, ваше воображение обратилось к ней, но вы очень скоро можете заметить, что увлеклись первым впечатлением. Браком шутить нельзя — счастье Эдмона вам доказательство. Прежде чем решиться, убедитесь, что ваше сердце признает необходимость этого брака для его счастья и что старые привязанности в нем изгладились совершенно.
Последние слова были произнесены с особенным ударением, которое Густав не мог не заметить и не мог не поблагодарить мысленно за прямой совет, скрывавшийся в этих словах.
— Потом, — продолжала г-жа де Пере, — все ваши бумаги в Париже. Когда вы воротитесь, привезете их сюда — все препятствия будут устранены.
— Как вы все видите, — сказал Густав, — и как я вам за все это благодарен!
— Стало быть, вы меня поняли. Будем помнить, кого мы любили прежде. Если вы и в Париже найдете, что ваше счастье зависит от Лорансы — это будет последнею радостью сердца, которое, может быть, теперь ноет в разлуке с вами… Уезжайте завтра же утром. В месяц вы можете решиться. Перед тем чтоб ехать сюда, если не останетесь в Париже совсем, напишите мне, и к вашему приезду ваша свадьба с Лорансой будет решена. Я так говорю?
— Вы все видите! Не завидую Эдмону, что у него такая мать, только потому, что вы и так для меня много делаете.
Мнение г-жи де Пере было так основательно обдумано, что Густав пришел от него в восторг. В самом деле, оно клало конец недоумениям Густава и придавало положительное значение его решимости.
В Ницце Густав боялся оставить Лорансу и снова увидеть Нишетту; следовало узнать, решится ли он по приезде в Париж оставить Нишетту и возвратиться к Лорансе; старая или новая любовь пересилит?
Участь троих зависела от решения этого вопроса.
Зайдя к себе, чтобы приготовиться к дороге, Густав прежде всего вздумал подарить Нишетте лишнюю, хотя и обманчивую, радость. Он написал ей письмо:
«Когда ты получишь эти строки, я уже буду от тебя близко. Часов через пять мы увидимся».
Он зашел проститься к Мортоням.
— Вы к нам воротитесь? — спросил полковник.
— Думаю, даже очень скоро.
Муж и жена обменялись значительными взглядами.
Сердце Лорансы сильно забилось.
— Я вас, вероятно, найду еще здесь по возвращении? — спросил Густав.
Прощаясь с Лорансой, Густав легко пожал ее руки и почувствовал, что она ему отвечала тем же.
— Отчего г-н Домон уезжает? — спросила она у матери, когда Густава уже не было в комнате.
— Потому что он хочет жениться, я полагаю, — отвечала г-жа де Мортонь, которой г-жа де Пере передала часть своего разговора с Густавом и уверила в необходимости привести в порядок его дела.
Слова г-жи де Мортонь сопровождались нежным взглядом на дочь.
— Маменька!.. — вскрикнула Лоранса, стремительно бросившись обнимать ее.
— Так ты его очень любишь?
— Люблю.
— Через несколько дней тебе можно будет ему сказать это.
С отъездом Густава в Ницце в обоих семействах все пошло своим установленным тихим порядком.
Эдмон поправлялся как нельзя лучше.
Через четыре дня Густав был уже в Париже, на улице Годо. Нишетта, увидев его еще в окно, бросилась обнимать его и, плача от радости, долго не могла заговорить и собраться с мыслями.
Неделю назад Густаву казалось невозможным расстаться с Лорансой. Первый поцелуй Нишетты убедил его, что он не выедет из Парижа.
Пусть истолкователи человеческого сердца объяснят это; мое дело — рассказывать.
Все было по-прежнему в маленькой комнатке Нишетты, Густав чувствовал, что кресло у окна, в котором застал он гризетку, не покидалось ею в течение двух долгих месяцев ожидания.
