Горничная покраснела:
— Нет, сударыня, это не ваша забота.
Слова девушки резанули душу Сары острой болью. Как часто в прошлом она успокаивала себя уверенностью, что вопросы, лежащие за четкими границами ее повседневной жизни, ее не касаются. Теперь она знала, что эти дни миновали навсегда.
— Не твое дело спорить со мной, Берта, — твердо сказала она. — Делай, как я говорю. — Сара отсчитала несколько монет. — Вот тебе десять гиней. Это все, что я могу потратить, потому что в настоящее время мне нельзя просить отца…
— Десять гиней! — Карие глаза девушки расширились, словно блюдца. — Но на это моя семья может полгода кормиться.
«А для меня, — думала Сара, — они означают новое платье, несколько безделушек, чтобы потакать своим капризам». А какова цена человеческого страдания? Она вспомнила горький выпад Деборы: «Каждое платье, в которое она одета, каждое украшение, пища, которую она ест, жалованье ее горничной оплачены кровью и страданиями тысяч рабов». Эти слова, которые, как думала Сара, были сказаны по злобе, в конце концов, оказались правдивы. И ее отец только подтвердил их.
Сара протянула монеты горничной:
— Возьми их. Возьми их, Берта. Пусть они будут потрачены на добрые цели, чтобы смыть с них то зло, которое принесло их в этот дом.
Она закрыла лицо руками. Но слезы не приходили. Она могла думать только о грачах в Клэверинге, в растерянности парящих в штормовую ночь над своими гнездами, которые вот-вот сорвет ветром. Утром, когда шторм миновал, они подобрали упавшие веточки и свили гнезда заново. Она не видела способа вернуть прежнюю жизнь, разрушенную вместе с ее иллюзиями, разрушенную правдой, которую она узнала, — правдой о двух мужчинах, которых она ставила превыше всех других.
Два следующих дня здоровье Энтони вызывало беспокойство. Всякий раз, когда Сара слышала звон подков во дворе или стук в дверь, ее сердце начинало колотиться от страха, что прибыл гонец с плохой вестью. Она боялась минут, когда входила в комнату леди Бретертон, потому что ей могли сказать, что хирург велел ампутировать правую руку.
На третий день она обнаружила Энтони сидящим опершись на подушки, выбритым и в парике. В его глазах мелькали искорки былой веселости, и он приветствовал ее улыбкой:
— Доктор сказал, что я снова буду на ногах меньше чем через месяц. И я сохраню это… — Он легонько похлопал бинты, охватывающие его правую руку и плечо. — Хотя я думаю, что от нее не будет никакой пользы.
— Энтони, я так рада, — сказала Сара, порывисто целуя его в щеку. — Я уверена, что ты скоро научишься обходиться одной рукой.
Он скорчил гримасу:
— Полагаю, что большинство важных вещей можно делать и с одной рукой. Держать карты, бросать кости, кататься на лошади, заниматься любовью. Я все еще способен делать это, моя маленькая Сара.
Прикосновение его пальцев, когда он тронул ее запястье, взгляд его глаз, который словно бы ласкал ее лицо, шею, тело и который раньше так волновал ее, воспринимался теперь словно наказание. Она сожалела о своем поцелуе, который означал лишь благодарность за то, что он останется жить. Ей хотелось отшатнуться от него, сказать: «Давай не будем больше притворяться — ни ты, ни я. Между нами нет настоящей любви и никогда не было. Что же до меня, то, поскольку твое положение больше не взывает к моей жалости, для меня остается лишь долг».
Она пришла в ужас, осознав это, в такой же самый ужас, который породило в ней чувство, взметнувшееся в объятиях Криспина. Еще так недавно она с негодованием опровергала предположение Энтони, что какой-то другой мужчина может показаться ей привлекательным, и как он смеет даже говорить об этом.
— Как ты полагаешь, — произнес он с унылой усмешкой, — Мария Стернер могла бы хотя бы разок поинтересоваться моим состоянием?
— Насколько я поняла, они с мужем сразу же отбыли в Бат.
— И тем не менее, новость, должно быть, достигла ее ушей. Ах ладно, не все женщины так верны, как ты, моя маленькая Сара.
Это слово напомнило Саре о том странном чувстве, которое она испытала перед тем, как уехать в Сассекс, — словно невидимая нить соединяла их с Энтони. В то время она не предполагала, что когда-либо захочет порвать ее. Но теперь…
Пальцы Энтони ласкали ее ладонь, ладонь, которую дважды целовал Криспин. Она терпела сколько могла, потом отдернула руку и быстро сказала:
— Ты не должен переутомляться. Только потому, что ты теперь вне опасности…
— Меня это никогда не утомит, — довольно легкомысленно отвечал он. — Во всяком случае до тех пор, пока в мире существуют хорошенькие женщины и глупые мужья, которые достойны рогов. — Он снова потянулся к ее руке, но Сара отпрянула от кровати. — Сара, ты же знаешь, я ничего не могу с собой поделать. Мы таковы, какими были созданы. Может быть, если я буду вести себя так же скверно, ты снова убежишь. Но ведь ты всегда будешь возвращаться ко мне, разве нет?
Сара почувствовала, что нить натянулась и бегство невозможно. Оно было невозможно просто потому, что, как он сам сказал, люди таковы, какими они созданы. А в ее природе, во многих отношениях слабой, было заложено твердое убеждение, что важней всего на свете — держать свое обещание.
Она произнесла мягко, надеясь, что он не расслышит сомнения в ее голосе:
— Да, я всегда буду возвращаться.
Вернувшись домой, Сара обнаружила, что Берта готова разорваться на части от волнения.
— О, сударыня, он здесь.
— Кто здесь?
— Мистер Данси.
У Сары перехватило дух.
— Здесь, в доме? Мой отец знает?
— Нет, мисс Сара. Сэр Уильям в библиотеке, а мистер Данси в саду. Посмотрите, вы можете увидеть его в окно.
Криспин стоял у высокой изгороди из падубов, где его не было видно из окон первого этажа. Когда Сара громко произнесла вслух его имя, он поднял глаза.
— Вы пойдете к нему? — оживленно спросила Берта.
— Как я могу? ПапА рассердится.
— Я посторожу, сударыня. Пройдите через бальную залу, так будет безопаснее.
Сара смотрела на свою горничную, все еще колеблясь.
Берта сказала:
— Если даже вас поймают, мисс Сара, разве дело того не стоит? В конце концов, сэр Уильям вас не съест.
Сара задумалась.
— Ты права. Я… я должна повидать мистера Данси, поблагодарить его за… — Приметив особое выражение в глазах горничной, Сара вспыхнула и выпалила на одном дыхании: — …За его заботу о нас обеих во время возвращения домой.
Она подобрала юбки и неслышно побежала вниз по лестнице и так же быстро — по коридору в бальную залу. При виде дворецкого, закрывавшего ставни от слепящего солнечного света, она резко затормозила.
— Я вам нужен, мисс Сара? — спросил Фредерик, не выказывая ни малейшего удивления оттого, что она как вихрь ворвалась в бальную залу.
— Я… я только собиралась немного прогуляться по саду, — отвечала она, и краска залила ее щеки.
Дворецкий пересек комнату своей обычной величавой походкой и открыл французские двери. Призвав на помощь все свое самообладание, Сара прошествовала мимо него и вышла на вымощенную плитами дорожку. Она притворилась, что не знает, куда направиться, а потом повернула направо и медленно двинулась к живой изгороди. Она слышала, как двери за ней затворились.
Криспин приветствовал ее, протянув навстречу руки:
— Сара, я должен был прийти. Я должен был узнать, что с вами происходит.
Когда его пальцы сомкнулись вокруг ее пальцев, Сара почувствовала, как их тепло проникает внутрь и разливается по всему телу.
— Энтони вне опасности, — быстро сказала она. — Однако он очень слаб. Он выглядит хуже, чем Мэри, и страдал от сильнейших болей, которые выдержал с большим мужеством.
— И вы снова полюбили его?
— Нет. О нет! — Она освободила руки и отвернулась. — На самом деле я немного шокирована тем, что моя страсть к Энтони могла увянуть столь быстро. Я ничего не чувствую к нему теперь, кроме жалости. Криспин, как это могло случиться, и так скоро?
Его слова лишь подтвердили то, что она уже знала.
— Вы никогда по-настоящему не любили его, Сара. Если бы все было наоборот, вы не стали бы слушать ни Мэри, ни меня, когда мы высказывали наши сомнения. Вы бы не убежали прочь в первую же минуту, когда он поддался слабости, а ведь вы всегда о ней знали. Вы были влюблены в призрак, в плод воображения юной девушки — мужчину, которого вы сможете изменить и который всегда будет вашим. — Он вздохнул, а потом уныло спросил: — Вы все еще собираетесь выйти за него, Сара?
Она сорвала лист с падуба, намеренно поранив палец о его шипы.
— Я не могу поступить иначе. Я дала ему слово.
— Но мысль об этом не делает вас счастливой?
Сара повернулась к нему, отбросив лист в сторону:
— Как это может быть… теперь? Вы сами учили меня…
