Поверхностные повреждения лица мадмуазель Грави затягивались, покрывая, как травка в поле, оставленные боем воронки и рытвины. Волосы, сбритые от правого уха до темени, уже торчали мягким ежиком, открывая лиловато-зеленую гематому, залившую скулу и рассеченную большим вспяченным рубцом до самого глаза. Изуродованный нос, подбородок с рваным швом, стянутым скобками, заплывший= неоткрывающийся глаз и верхняя губа искривленного, нехотя усмехающегося рта вопили о жесточайшем насилии, совершенном слепой варварской силой.
Доктор Динстлер внимательно изучал раны, боясь признаться что не находил теперь знакомых черт в хаосе искромсанной плоти. Да и так ли это? Не наваждение ли, не хитрое ли изобретение изощренного воображения, все эти "узнавания", скрытые замыслы судьбы и призывы к Деянию?
И в эту ночь он не мог уснуть от предельного напряжения и усталости. Его мысли метались, шарахаясь в тупики, чувства вопили противоречивым разноголосьем и чем дальше - тем меньше он понимал, что-либо ощущая, что сходит с ума. Порывшись в аптечке, Йохим в отчаянии проглотил три таблетки снотворного, оставленного Нелли, хотя до этого не употребил и одной.
И проснулся на рассвете, проспав всего четыре часа, с ясной головой и бодрящим предвкушением интересного дела, по которому давно уже чешутся руки.
К вечеру на его столе, заваленном фолиантами научных трудов, лежали три аккуратных листа бумаги с подробным описанием цикла операций. Дотошный план с пунктами и подпунктами шаг за шагом прослеживал все этапы лицевой пластики, предусматривая на каждой ступени возможность трех вариантов - от отрицательного до самого благоприятного. С этими листками к семи часам вечера Динстлер явился к шефу.
9
Арман Леже слегка нервничал. Он спрашивал себя, не минутный ли порыв заставил его поручить судьбу Грави Динстлеру? Утром у Леже состоялся телефонный разговор с Брауном.
- Арман, я уверен, что ты хорошо подумал, назначив ведущим хиркргом Динстлера. Я не сомневаюсь в человеческих качества этого юноши, возможно так же, что он блестящий профессионал. Но когда есть ты, твой опыт и твои руки... Пойми, Алиса дорога мне, как собственная дочь, я не имею права рисковать. Я должен быть уверен, что твой расчет имеет веские основания, голос Брауна в трубке вопросительно затих.
- Ты ждешь, Остин, что бы я тебя переубедил, - вздохнул, решившись на малоприятное признание профессор. Это длинный разговор. Могу сказать одно тебе я признаюсь: пару раз я смотрел на этого парня с открытым ртом и думал: "стареешь, Арман, тебе на такое уже не подняться". Я лгал самому себе - подняться на такое я не мог никогда. Я думаю, у него особый, запредельный дар... Ты знаешь, Остин, я далек от мистики, но здесь я засек такие моменты, которые никому, понимаешь никому, без поддержки свыше было бы не одолеть. А он творит чудеса и сам не замечает - сила дается ему запросто, даром. Этакий легкокрылый Моцарт... Не знаю... Назови это везением, талантом, одаренностью... Динстлер бывает разным, но в этом случае, с этой твоей Алисой - он будет гением. Я ручаюсь...
Остин, присутствовавший вместе с Александрой Сергеевной в эпизоде с фотографиями и наблюдавший внезапный полуобморок Йохима, сообразил: "Ага, значит у него здесь особые счеты".
- Ну что же, с Богом, Арман. Постараюсь вскоре вырваться к вам.
...Ожидая Динстлера с планом предстоящей операции, Леже все больше впадал в панику. Будучи рационалистом и скептиком, он признавал справедливость аргументов Брауна, коря себя за поспешное решение. "Он будто околдовал меня, этот длинновязый. Что за чушь я молол сейчас - какая там "поддержка свыше"? Чистый бред... Заврался ты, старик Арман, с перепугу," бормотал профессор, охлопывая ладонями карманы - он машинально искал сигареты, которые бросил курить три года назад. - Фу, черт! Наваждение! Леже, заставив себя успокоится, демонстративно положив миниатюрные холеные руки на стол.
положив беспокойные руки на стол. - Войдите! Ну-с, это, наконец, Вы, коллега. Пожалуйста..."
План Динстлера был оригинален, точен и вполне реалистичен. Придраться было не к чему - сам Леже избрал бы подобную тактику. Никаких фантастических прожектов - все в рамках опробованной методы. "В конец-то концов, я всегда буду рядом и смогу подстраховать, если его занесет", подумал профессор, облегченно вздохнув, когда за Йохимом захлопнулась дверь.
Первая операция из четырехэтапного цикла, рассчитанного на полгода, состоялась через три дня. Больная не проявляла признаков беспокойства, спокойно отдав себя в руки бригаде анастезиологов. Леже, в соответствии со своим решением, взял на себя полномочия ассистента, не вызвав никакого сопротивления со стороны Динстлера, вероятно, и вовсе не принявшего этот факт во внимание. Йохим был очень сосредоточен, погружен в себя. Внимательно проверил подготовленный трансплантант, необходимое оборудование. Леже удивился, что вместо одного, запланированного, ассистенты по распоряжению Динстлера подготовили три образца заменителя поврежденной ткани, а также микроскоп, необходимый в тех случаях, когда требовалось нейрохирургическое вмешательство.
Вначале все шло по плану. Поврежденная челюстная кость, зафиксированная итальянскими медиками, срослась, оставалось лишь восстановить мягкие ткани - вернуть правильное положение изуродованным мышцам и коже.
Однако вместо того, чтобы заняться подтяжкой рубцов, Динстлер обнажил челюстной сустав и по тому, какие инструменты потребовал у медсестры его властный голос, Леже понял, что предстоит вскрытие суставной сумки.
- Боже мой! Боже! Что он делает! - закричал Леже, чуть не рухнув со своего помоста. Но ножницы продолжали щелкать, а локоть Динстлера резким коротким толчком нокаутировал профессора, протискивающегося к столу.
- Господин Леже, у меня в руке секатор и вы знаете, к чему может привести малейшая оплошность. Не берите грех на душу - оставьте меня, - не отрываясь от дела внушительно молвил он.
Обескураженный профессор в бешенстве покинул операционную и уединился в своем кабинете, панически просчитывая последствия этого непредсказуемого вмешательства Динстлера. Он сидел, обхватив голову короткими руками, пряди редких волос, удачно тонированных красителем в каштановый цвет, прилипли к взмокшему лбу. Леже просидел так очень долго, не обращая внимания на трезвонящий телефон, и не поднял глаз, когда в комнату кто-то вошел. Он знал, что это Динстлер.
- Почему вы не поставили меня в известность о ваших намерениях? Или я уже не руковожу клиникой и вы едите не мой хлеб? Зачем вам понадобилось ломать то, что уже однозначно непоправимо? Ведь суставные хрящи не подлежат замене - это же азы! Они не могут срастись, сохранив подвижность! А вы - вы профессиональный преступник и должны быть дисквалифицированы! - бушевал профессор.
- Они могут срастись, профессор. И обязательно это сделают! Динстлер сел рядом и мягко, словно успокаивая обиженного ребенка, продолжал: - Я уже на снимках заметил, что перелом сросся неверно, что подвижность челюстного сустава будет ограничена. А это не просто косметический дефект - это нарушение жизненноважных функций - речи, приема пищи, мимики... Вы же тоже видели это, но вы - боялись...
- Да, боялся. Это как раз тот случай, коллега, когда авантюризм очень опасен и может приравниваться к преступлению. А вы - безответственный авантюрист! - Леже вскочил, удержав за плечи собиравшегося встать Динстлера. - Извольте сидеть - мне так удобней вас отчитывать...
- Ага, профессор, вы уже поняли, что авантюры не было и риска особого тоже - просто расчет и везение! Представляете, мне удалось не только восстановить размер челюстной кости за счет реберного трансплантата, починить сустав, но и, кажется, привести в порядок лицевой нерв - это просто везение, что не был поврежден основной ствол - она сможет улыбаться! И простите меня, покорнейше прошу, за ... Ну, вы просто попали под руку... под локоть. Я совершенно не контролировал себя и не рассчитал силу...
- Да, ручки-то у вас просто железные. С такой хваткой только на ринг. А ведь не скажешь... - профессор погладил ушибленные ребра.
- Простите и забудьте, умоляю! Вы даже не знаете, кмк много для меня сделали... - Йохим виновато взглянул в глаза Леже. - Но прошу вас об услуге, профессор... Нет, серьезно предупреждаю: не трогайте меня, когда я стою у стола!
- Ну это мы посмотрим через две недели. И если она не сможет открыть рта - вы моментально вылетите в свою Австрию и будете дебоширить у милейшего доктора Вернера= - непримиримо резюмировал Леже.
Еще до истечения указанного Леже контрольного срока, Йохим понял, что все идет хорошо и ссылка к Вернеру ему не грозит. Впрочем, он в этом и не сомневался, лишь иногда припугивая себя шальным сомнением: "А вдруг?" Вдруг прав профессор и весь опыт классической хирургии?
Он наведывался в палату N6 по нескольку раз на день, фиксируя малейшие изменения в состоянии мадмуазель Грави. В разрезе повязки виднелись вспухшие губы и что-то неуловимое сигналило Йохиму, что сустав встал на место и натяжение щечной мышцы ослабло, отпустив уголок рта. Его совсем не тревожило душевное состояние пациентки, вызывавшее опасения у наблюдавшего ее психиатра. Очертание губ, приходившее в норму постепенно, радовало его, как радует набухающий, готовящийся распуститься бутон редкого цветка какого-нибудь фанатика-натуралиста.
