– Медициной? Вы и в медицине разбираетесь?
– Доктор! – Роберт сел в постели. – Вы что, не видите, что мне больно? Хватит! Черт…
– Вижу, – сказал доктор вставая и открывая чемоданчик, и выписывая рецепт. – Меня просто удивило … это ваше мнение. Так все таки – Учение Христа единственный выход, или нет? Скажите.
– О небо, – сказал устало Роберт. – Доктор, не это мне сейчас нужно. Правда. Занимайтесь своим делом, а я буду заниматься своим.
Доктор посмотрел на окно.
– Хороший вид.
Роберт молчал. Совершенно неожиданно он вдруг почувствовал себя абсолютно здоровым. Странно.
– От гриппа я бы мог вас избавить, – сказал доктор, заговорщически подмигивая.
– Послушайте, – сказал Роберт, прикидывая, не станет ли ему резко плохо, если он попытается вылезти из постели. – Я имею право на убеждения.
– Никто и не говорит, что не имеете, по крайней мере, не говорит открыто, – заметил Доктор Левайн. – Большинство людей хочет быть со всеми хорошими.
Роберт снова сел в постели. Голова ясная. Он прекрасно себя чувствовал.
– Мне лучше, – сказал он.
– Правда? – Доктор Левайн внимательно на него посмотрел. – Проверим. – Он снова потрогал пульс Роберта. – Что сказать, – сказал он. – Чудо.
Роберт почувствовал прилив суеверного ужаса.
Мы ведь ничего не знаем. А вдруг что-то из того, что я сказал этому дураку, важно? Не мне, не ему, но Кому-То Там, Наверху?
– То, что я сказал в той речи, я сказал честно, – ровным голосом произнес Роберт. – Может, это было политическое самоубийство, но что думал, то и сказал. Вы не религиозны, не так ли? Я тоже не религиозен, во всяком случае, не очень. Но я верующий. Это, по-вашему, плохо? Неправильно? И вообще – какое вам дело до всего этого?
– Почему бы вам не уйти из политики? – предложил невыносимый доктор, улыбаясь почти ласково. – Напишите книгу, или еще что-нибудь.
– Что происходит? – спросил Роберт, прикладывая руку ко лбу. – Я здоров. Совершенно здоров.
Он проглотил слюну. Не больно. Носоглотка чистая. Это – знак? Доктор что-то записал в блокноте. Вот же кретин. Только что произошло чудо, а он думает только о своих дурацких записях и оплате. Роберту пришло в голову, что, наверное, так оно и должно быть – чудеса нельзя анализировать, иначе они перестанут быть чудесами. Во всяком случае, их перестанут таковыми считать.
– Что ж, очень рад, – сказал Доктор Левайн. – Это бывает иногда. Внезапно иммунная система усиливает сопротивление, и все проходит. На вашем месте я бы все равно получил бы лекарство вот по этому рецепту, а также выпил бы большое количество куриного бульона и много воды или чаю. Политика вовсе не так важна, как многие думают. Всегда были правительства, более или менее некомпетентные, и законы, более или менее бесполезные, и человечество продолжает куда-то плестись, несмотря на все это. Проблема с людьми амбициозными в том, что … Ну, один словом, они игнорируют то, что по их мнению не стоит внимания и мечтают о переменах там, где перемены невозможны в принципе, т. е. в способе управления людьми.
О чем болтает этот идиот, думал Роберт. Невозможны в принципе? Он только что пережил Определяющий Момент. Он чувствовал себя на вершине. Глупость доктора его больше не раздражала. В конце концов, дураки не виноваты в том, что они дураки. Но почему бы ему не помочь? Почему бы не поделиться обретенной мудростью с дикарем?
– Это не совсем так, – сказал Роберт, добро глядя на доктора. – Я пришел в политику, чтобы создать условия, в которых перемены возможны.
– Действительно, – сказал Доктор Левайн. – Если это все еще является вашей целью, я бы мог кое-что посоветовать, хотя, на мой взгляд, условия и перемены вы уже создали, не так давно. Два года назад, если не ошибаюсь?
– Вы о чем?
– Помните, что говорится в … хмм … что, когда один из нас жаждет, и вы протягиваете ему кружку с водой, вы становитесь одним из нас? Что-то в этом роде. Вы сделали больше. У человека не было дома, не было, к кому обратиться за помощью, не было надежд. Беглец. Вы накормили его, одели, и дали ему крышу над головой.
Глаза Роберта широко открылись.
– Будь я проклят, – сказал он.
– Может и будете, это никому не известно, – сказал Доктор Левайн. – Слушайте, Возвращение может произойти в любой момент – через два часа или через два столетия, или через тысячу лет, но оно еще не произошло, поэтому время есть. В это верят все христиане, не так ли? Вот вам рецепт. Не возражаете, если я у вас кое-что попрошу? Личное одолжение.
– Каким образом … Не может быть, – сказал Роберт. – Лерой не тот человек, он никогда ничего не говорит. Не болтает. Он не такой.
– Не важно, – сказал доктор, пожимая плечами. – У вас память – как сито. Слушайте, окажите услугу, а? Если бы вы могли начать кампанию … протест какой-нибудь … против бездумного нарушения Третьей Заповеди, данный работник медицины был бы вам очень благодарен. Видите ли, это уже просто никуда не годится, это наплевательское отношение к данной части Закона. По телевизору, в кино, на улицах, на работе, дома, везде. Люди просто говорят, и все. Автоматически, бессмысленно, и от этого еще противнее … Противно, понимаете? Церкви почему-то все равно, уж не знаю, почему. Упомяните в речи, а? Серьезно. Если не упомянете, вам все равно зачтется … ну, вы понимаете, о чем я. Но – не обяжете ли меня лично, вашего врача? Создатель, небось, просто вздыхает и воспринимает это как поветрие … Но лично меня – раздражает. Сделаете?
– Я, наверное, брежу, – сказал Роберт.
– Как хотите, – откликнулся Доктор Левайн, пожимая плечами. – Кстати, мне было бы удобнее, если бы кто-нибудь занялся бы у вас тут вашими счетами. Последние два чека от вас не обеспечивались деньгами. Это невежливо, понимаете?
Роберт моргнул.
– Не обеспечивались?
Дверь закрылась. Роберт осгался один в комнате. Он посмотрел на окно. Солнечно. Он поднялся и подошел к стеклу, холодному на ощупь. Гриппа не было. Он был голоден. Приняв душ и тщательно вытеревшись пушистым полотенцем, он побежал вниз, прыгая через две ступеньки. Горничной нигде не видно. Секретарша, среднего возраста, хрупкая, недовольного вида женщина, оторвала глаза от чашки со слабым кофе.
– Доброе утро, Губернатор, – сказала она.
– Да, – сказал Роберт. – Слушайте, когда мы с вами последний раз занимались сексом, вы и я?
– Губернатор! – сказала она очень тихо.
– Да ладно вам, – сказал он. – От нас этого ждут, так почему бы и нет? – Он сел рядом с ней и провел рукой ей по затылку и шее – она широко открыла глаза. – Слушайте, – сказал он. – Мы с вами не любовники потому, что вы мне не нравитесь, и никогда не нравились. Я честен с самим собой. Политика мне тоже никогда не нравилась. Я занялся политикой потому, что никто в моей семье не мог придумать для меня ничего лучше.
