Джулз посмотрел на лица людей, стоящих в изножье его кровати, но ничего не смог на них прочесть. Совсем.
Лишь ожидание и не более. Из этой семейки можно было бы собрать успешную команду игроков в техасский холдем[37].
Вот так так. Джулз очень надеялся, что Эмилио Теста не входит в число хороших друзей семьи.
* * *
Молли проснулась и обнаружила, что одна в постели, но не в комнате.
Она заметила темный силуэт у двери. Джоунс. Он сидел на корточках и смотрел на нее.
– Привет, – спросонья пробормотала она, откидывая волосы с лица. – В чем дело? Ты свое отдежурил? Теперь мой черед?
– Нет… нет, – отозвался он. – Прости, что разбудил.
– Ты и не будил. – На прикроватном столике она нащупала свечу и коробок спичек.
Однако пламя не осветило стену, и Молли по-прежнему не видела лица Джоунса.– Что ты там делаешь? – Она приподнялась на локте.
– Ты такая красивая, – прошептал Джоунс.
– Если это прелюдия к извинению, – сказала она, – то оно принимается. Ты прощен.
– Прости меня. Мне следовало держаться от тебя подальше. Не надо было приезжать в Кению.
Хоть Молли этот разговор и не радовал, она его ожидала. Призраки прошлого спикировали на Джоунса, когда тот понял, что Макс не сможет использовать имеющуюся у них информацию о планируемом террористами нападении на посольство в Джакарте в качестве козыря при переговорах, поскольку посольство уже атаковали.
Возможно, будущее тогда представлялось Джоунсу довольно мрачным, но идея Макса подарила ему надежду. Надежду, которая вскоре была разбита.
– Что ж, может, если бы ты не поехал в Кению, ни один из нас не находился бы сейчас здесь…
– Чертовски верно подмечено.
– …но ты должен знать, что я ни на что не променяла бы последние четыре месяца, – свирепо заявила Молли.
– Ты лучше умрешь, – уныло произнес Джулз. – Из-за четырех вшивых месяцев, прожитых во лжи?
– Нет, – опровергла она. – Спасибо, конечно, но я лучше не умру. И что было ложью?
Твое имя? Твой фальшивый акцент? Подумаешь. Хватит винить себя за то, что делаешь меня самой счастливой в мире женщиной. Ну, не считая Джины на кухонном столе…
Джоунс не засмеялся. Он даже не улыбнулся, а лишь опустил голову на скрещенные руки.
– Да ладно, – начала Молли. – К чему эта пораженческая поза?
Затем откинула простыню, взяла со столика свечу и пересекла комнату. Обнаженная.
Выставив напоказ не самое упругое сорока-с-чем-то-летнее тело, мягкий, может-она- просто-съела-слишком-много-шоколадного-пирога, круглый животик, еще не похожий на живот беременной женщины, и набухающую с каждой минутой грудь. Молли всегда была фигуристой, а беременность превратила ее в пышную звезду бурлеска. По крайней мере, так она себя ощущала.
Но когда Джоунс смотрел на нее, Молли чувствовала себя красивой. А иногда даже стройной. И всегда невероятно сексуальной.
И это несмотря на повязку, закрывающую грубые, как у Франкенштейна, швы от биопсии.
Беда в том, что сейчас Джоунс не хотел на нее смотреть. Он был напуган и зол, и в душе у него не осталось места ни для чего кроме страдания и ненависти к самому себе.
– Я должен был умереть много лет назад, – сказал Джоунс присевшей рядом с ним Молли. – Пожалуй, мне даже полагалось умереть, но я был слишком эгоистичен, чтобы это понять.
– Если тебе полагалось умереть, – заметила Молли, – ты бы умер. При условии, что в жизни вообще есть место такому понятию как полагалось. Скажем, есть. Так когда тебе полагалось умереть?
– Когда подхватил инфекцию, – ответил Джоунс. – Я почти умер.
Молли кивнула, вспомнив. Впервые она увидела напоминание о случившемся – новый шрам в его обширной коллекции – в их брачную ночь. Неровная и все еще красная линия резко выделялась на спине, хотя ранили его уже давно.
Собственно, пырнули ножом.
Он рассказал, что заработал этот шрам по пути в Африку. Годами ранее. Сразу после того как Молли уехала из Индонезии, если быть точным. После того как ее подстрелили, а его избили до полусмерти. После того как они оба исковеркали свои жизни и отношения взаимным недоверием.
Джоунс сел на корабль, направлявшийся на восток, намереваясь сделать все от него зависящее, чтобы отыскать ее, а затем броситься ниц и вымолить прощение.
Но люди Чая выследили его. Разыскали Джоунса и едва не убили, всадив нож ему в спину, пока он яростно сопротивлялся.
Истекающий кровью Джоунс сполз с того грузового судна в Шри-Ланке, и едва вновь не умер от ножевой раны, когда в нее угодила инфекция. Именно тогда он понял, что Чай не успокоится, пока не покончит с ним.
Он не мог прятаться, мог только бежать. Джоунс сказал, что понимал: если бы продолжил путь в Африку, то привел бы мерзавца прямиком к Молли и подверг ее ужасной опасности.
И в тот момент Джоунс поклялся, что больше не совершит подобной ошибки.
Молли знала, что сейчас он припомнил ту клятву.
– Тебе не полагалось умереть, – сказала она ему. – Хватит упрекать себя. Ты ни в чем не виноват.
– Ага, как же. Тебе меня не переубедить. Проклятье, Мол. У меня такое чувство, что я тебя убил. Так или иначе. Если пройдешь это испытание, что ж, дерьмо!.. Тогда настанет время бороться с раком. Вот только если я выживу, то где окажусь? Из тюрьмы нелегко будет тебя поддерживать. – Его голос дрогнул. – Не приедь я в Кению, ты бы не забеременела и волновалась бы о своем здоровье, а не о благополучии этого гребаного сатанинского отродья внутри тебя!
– Ничего себе, – ахнула Молли. – Довольно грубо.
– Боже, прости, – прошептал Джоунс. – Думаешь, он меня слышал? Черт, пожалуй, лучше мне… Из меня вышел бы паршивый отец.
– Нет, – опровергла она, сознательно пропустив мимо ушей капитулирующее время глагола, и сосредоточившись на том, что Джоунс впервые признал жизнь – их ребенка, – которую она вынашивала, как человека.– Вряд ли у него уже есть уши. А если и есть, над его английским еще стоит поработать. Я имела в виду, что это было грубо по отношению к тебе. Ведь если я вынашиваю «гребаное сатанинское отродье», то кто тогда ты?
Джоунс повернулся и посмотрел на нее.
– Ты голая, – констатировал он, словно только это заметил.
– Так оно и наступает, – подчеркнуто вздохнула Молли. – Начало конца. На первых порах: «Ого, да ты голая». – В ее голосе прозвучало непомерное волнение. – А после нескольких месяцев брака оборачиваешься и слышишь: «Ты что, голая? Опять?»
Джоунс наконец улыбнулся:
– Я не то имел в виду. Просто… Мол, я до смерти напуган.
– Но это не значит, что мы должны взять и просто сдаться, – мягко сказала Молли.
