– Что за Мистер Икс? – поразилась Елена Владимировна.
Но Алина зевнула и, прикрыв рот ладонью, устало сказала:
– Да бог с ним! Не стоит даже вспоминать!
– Ну и ладно, не вспоминай, – согласилась тетушка.
Но когда племянница, повернувшись к ней спиной, направилась в спальню, торопливо ее перекрестила.
Алина заснула сразу, не осознав даже, успела ли коснуться головой подушки или нет. И проснулась тоже мгновенно, как от толчка. И некоторое время лежала, пытаясь понять, где она. В окно сквозь штору пробивался слабый свет, и, она наконец догадалась, нет, это не фонарь, просто в окно заглянула луна. В городе ее загораживали башни новостроек, а здесь она заглядывала, когда и куда ей заблагорассудится.
Алина встала, босиком прошлепала к окну и раздвинула занавески. Как странно порой получается. Много лет не бывала в родных, с детства знакомых местах, а вернулась, и, кажется, весь свой век не уезжала отсюда…
Этот дом Павел Захарович, муж тетушки, строил для большой семьи. Он всегда хотел иметь много детей, но бог подарил им одного сына Олега, который погиб в Афганистане в восемьдесят первом, совсем еще молодым человеком. Он так и не успел жениться. Поэтому всю свою нерастраченную родительскую любовь Павел Захарович и Елена Владимировна подарили Алине. Она жила у них с трех лет, потому что ее родители-геологи погибли в экспедиции. Их вездеход ушел под лед в дикой Сихотэ-Алиньской тайге, а их тела так и не нашли. Они проработали там несколько сезонов, искали олово, да и свое имя Алина получила благодаря этому хребту, с которым ее родители связывали так много надежд…
Она никогда не чувствовала себя сиротой, хотя родителей помнила только по фотографиям, ведь и раньше, когда оба были живы, она большую часть года проводила с Еленой Владимировной и Павлом Захаровичем. Много лет дядюшка проработал на заводе мастером, а пять лет назад, за месяц до рождения близнецов, его не стало.
Но тетушка была права: это ее родной дом, и здесь ей тепло и уютно, и прежние страхи уже не так давят, и будущее не кажется беспросветным.
Она накинула халат и вышла из спальни. Комната сыновей находилась рядом, а Полина спала чуть дальше. Всего в доме было шесть комнат, поэтому Алина не боялась стеснить тетушку. Она открыла дверь в спальню близнецов. Они спали на одной кровати, и Алина усмехнулась: все как всегда! Степка развернулся поперек кровати и сложил ноги на Никитку. Никита спал без подушки. Она валялась на полу вместе с одеялом.
Алина уложила Степана на подушку, вторую подняла с пола и подсунула ее под голову Никите, затем накрыла их одеялом и подоткнула с двух сторон, хоть какая-то гарантия, что еще с часок мальчишки будут спать укрытыми.
Она некоторое время вглядывалась в их лица. Да, на всю жизнь осталась память об их отце, белобрысом крепыше с широкой добродушной улыбкой на розовощеком лице. С такой внешностью он мог быть кем угодно – сельским трактористом или передовиком-многостаночником, такими их обычно любили изображать на советских плакатах. Но одного она не могла заподозрить, что Степан окажется человеком с богатым криминальным опытом, настоящим бандитом. Правда, Алина иногда задумывалась, откуда у него взялись капиталы, которыми он ворочал, выстроив и открыв в столице целую сеть супермаркетов «АлтынЪ». Но она решила не забивать себе голову подобными проблемами и, как оказалось, совершила самую большую ошибку в своей жизни.
Честно сказать, с первого взгляда Степан ей не показался. Он вдруг стал появляться на всех ее спектаклях, сидел в первом ряду, и она всякий раз с недовольством отмечала его появление. Поначалу он просто с восторгом пялился на нее, но затем после каждого спектакля в ее гримерную стали заносить корзины роз, очень крупных и дорогих, с вложенной записочкой «От пламенного поклонника». Она от души забавлялась над этими записочками, особенный восторг вызывало слово «пламенный», но ее не слишком интересовало, от кого эти послания. «Пламенных поклонников» в ее жизни хватало, а этого, что сидел в первом ряду, она мысленно прозвала Купчишкой. Непонятно почему, но какое-то время она чувствовала к нему сильную неприязнь.
Вот тогда бы и следовало прислушаться к голосу разума, понять, чем вызвана ее антипатия к абсолютно незнакомому человеку, но помешало чувство деликатности. Очень уж робок он был поначалу и краснел при каждом слове, когда осмелился наконец прийти к ней в гримерную. Привел его помрежа Скуйбитов, который успел шепнуть Алине, что это один из богатейших людей Москвы, Степан Круглов, и не стоит ему грубить, потому что он выделил деньги на ремонт сцены.
Все же она вела себя сдержанно и только на пятый или шестой раз согласилась поужинать вместе с ним в ресторане. Ухаживал он как-то бестолково, часто смешил ее своей неуклюжестью, но был настойчив. И добился все-таки, что после десятка отказов выйти за него замуж Алина приняла его предложение. Она вдруг поняла, что этот по-деревенски нелепый увалень отвадил в одночасье всех ее кавалеров и заполнил собой все ее время. Он забирал из садика Полину, саму Алину встречал после репетиций и вез обедать, ей подавали одну из его машин, чтобы она смогла съездить в косметический салон или проехаться по магазинам. А когда у нее разболелся зуб, лечил его личный стоматолог Степана.
Он пробовал дарить ей подарки, но Алина с негодованием их отвергала. Тогда Степан очень быстро стал своим человеком в театре. И вскоре директор театра тактично ей намекнул, что она заняла не слишком красивую, отнюдь не гражданскую позицию, не принимая во внимание, что Степан Иванович – большая редкость в наше время – практически оплатил ремонт доброй половины театра и спонсировал постановку «Ромео и Джульетты». В этом спектакле она играла главную роль…
Впрочем, они прожили семь лет без особых проблем, если не считать нескольких поистине диких приступов ревности, абсолютно необоснованных, после чего Степан, стоя на коленях, униженно умолял простить его, целовал ей руки и плакал от раскаяния. Но после рождения сыновей он вдруг изменился. Стал жестче и настойчивее, уже не просил, а требовал. Алине приходилось нелегко, но ей каким-то образом удавалось сохранять мир в семье, при этом не слишком перечить мужу, но и не позволять ему распускаться.
Не все гладко складывалось в театре. За пять лет сменились два художественных руководителя и три режиссера, и новые приходили каждый со своим собственным видением творческого процесса, своей концепцией, своими актерами или актрисами. Труппу сотрясали конфликты, плелись интриги, сподвижники пели осанну своему кумиру, оппозиция строчила гневные письма в Министерство культуры… Причем группы и группки эти плавно, как амебы, перетекали одна в другую, делились, сливались, распадались, чтобы снова возродиться в обновленном составе…
