Ей показалось, что он расслышал ее слова и что они его успокоили. Хотя старик ничего больше не говорил, Камилла почувствовала, как между ней и дедом устанавливаются отношения любовного доверия, родства. Они одной крови. Они принадлежат друг другу. Камилла ощущала, что он читает в ее глазах, как в раскрытой книге, и черпает в них надежду и умиротворение. Она не сомневалась, что они с дедом полюбят и оценят друг друга. Но сейчас он изможден, ей пора уходить
В коридоре Камилла увидела сиделку, которая устроилась на сундуке, свесив с него натруженные ноги, и дремала. Гортензия исчезла.
— Вам лучше пойти сейчас к нему, — обратилась к сиделке Камилла.
Женщина встала и поспешила в спальню, закрыв за собой дверь.
Камилла, пройдя по пустому коридору, вернулась в свою комнату и села у огня, чувствуя себя опустошенной и в то же время воодушевленной. Ей казалось, что она перенеслась в новую эпоху своей жизни на волне любви и взаимного доверия, установившегося между ней и дедом. Странно, что это не потребовало от нее никаких усилий. Но душевное сближение со стариком таило в себе не только радость, но и мучительную боль. Камилла понимала, что вскидывает на свои плечи все горести и заботы Оррина Джадда, его сожаления о прошлом и надежды на будущее. Она сдержит слово и останется в этом доме, пока дедушка будет в ней нуждаться. Хотя ее сильно тревожила антипатия, которую она читала в глазах Гортензии; ей не удалось заручиться доверием тети. Однако се главная задача — помочь несчастному старику, дедушке.
Камилла не понимала, что он имел в виду, когда говорил о неладном, дурном деле, затевавшемся в этом доме. Ясно одно: он испытывает недоверие ко всем, кто обитает под этой крышей, хотя подозрительность вполне может оказаться следствием слабости и болезни. Она не должна торопиться с выводами, пока не выслушает все, что он хочет ей сказать, пока не присмотрится к другим членам семьи.
Французские часы на каминной доске показывали, что приближается время обеда. Камилла села за туалетный столик и, глядя в зеркало, зачесала назад волосы, так что черный треугольник отчетливо обозначился на ее высоком лбу. Когда-то лицо ее матери отражалось в глубинах этого самого зеркала, и нетрудно было себе представить, как Алтея Джадд, возникнув из темноты, выглядывает из-за плеча своей дочери. Возможно, Камиллу Кинг привел сюда перст судьбы, и она выполняет ее предначертания, бродя по дому, чьи коридоры еще полнятся эхом шагов, звучанием голоса Алтеи.
Повинуясь внезапному и безотчетному порыву, Камилла подбежала к чемодану и достала из него обшитую бархатом шкатулку. У нее не было такого вечернего платья, как у Гортензии, но она могла надеть браслет своей матери. Он входил в число тех немногих из подаренных Оррином Джаддом вещей, которые Алтея сохранила; после ее смерти браслет достался дочери.
Застегнув на запястье золотой браслет с турмалинами, Камилла почувствовала себя более уверенной, словно призвала на помощь дух матери, который будет сопровождать ее сегодня вечером. В ней снова пробудилось желание наладить взаимоотношения с членами семьи, которой она принадлежала. Хотелось отмахнуться от дурных предчувствий, пренебречь обидами, посчитав их досадными недоразумениями, забыть о предостережениях больного старика. На этот раз она знала, чего ожидать, и могла не бояться разочарований. Она должна показать своим тетям и кузену Буту, что приехала сюда с открытой душой и готова полюбить всех, рассчитывая на взаимность.
Окрыленная вновь затеплившейся надеждой, она открыла дверь в тот самый момент, когда из глубины дома раздался звон китайского гонга. Камилла никого не встретила по пути и решила, что все обитатели дома уже собрались к обеду. Она спустилась по восьмиугольной лестнице. Не зная, где находится столовая, она открыла дверь отдаленного от реки крыла дома и поняла, что верно угадала направление.
В столовой никого не оказалось, и Камилла пребывала в замешательстве, осматривая длинную, просторную комнату. Стены до середины обшиты темными деревянными панелями, выше оклеены кремовыми обоями с рисунками малинового цвета, изображавшими сценки из деревенской жизни. На полу под длинным столом красного дерева потертый темно-красный ковер с выцветшими желтыми розами; громоздкий буфет и стенной шкаф под стать размерам помещения. Стол накрыт скатертью, уставлен китайским фарфором и освещен с двух концов замысловатыми серебряными канделябрами.
Скоро в столовой появился непринужденно, но изысканно одетый Бут Хендрикс; лацканы пиджака отливали атласом, пуговицы накрахмаленной рубашки сверкали перламутром. При виде Камиллы его глаза радостно заблестели.
— Как приятно видеть в этом доме молодую и красивую девушку. Тебе удалось отдохнуть после поездки, кузина?
— Я не слишком устала, — ответила она. — Обилие новых впечатлений не располагает к отдыху. К тому же теперь, когда мне удалось повидать дедушку, мое беспокойство несколько улеглось. Я волновалась, не зная, как он меня примет.
— И как он тебя принял? — сухо осведомился Бут.
— С любовью, — ответила она, не вдаваясь в детали.
Вошла Летти в развевающемся сером платье, которое ей очень шло, и выжидательно посмотрела на Камиллу. Та улыбнулась в ответ и ободряюще кивнула. Когда в столовой появилась Гортензия, Камилла и ее одарила приветливой улыбкой. Но тетя, кажется, этого даже не заметила. Все внимание Гортензии было приковано к Буту. Она взяла его за руку и позволила подвести себя к своему месту в конце длинного стола.
— У тебя был хороший день, дорогой? — спросила она у Бута. — Удалось поработать?
Он усадил Гортензию за стол с подчеркнутой галантностью, в которой Камилла различила оттенок насмешки.
— Смотря что понимать под хорошим днем, мама. Может ли кто-нибудь из нас назвать хотя бы один день, проведенный в этом доме, по-настоящему счастливым?
В манере поведения Гортензии появились ужимки флиртующей девушки.
— По крайней мере, мы на несколько дней избавлены от общества мистера Грейнджера.
Камилла ни разу не вспомнила о Россе Грейнджере с тех пор, как рассталась с ним, но теперь задумалась, какое место принадлежит ему в этой компании.
Бут подошел к Камилле и усадил ее слева от Гортензии. Летти незаметно заняла свое место на другом конце стола.
— Знаешь, Грейнджер вернулся, — сообщил Бут матери. — Он прибыл на том же пароходе, что и кузина Камилла. Ему сам черт помогает.
Он криво усмехнулся, пожал плечами и сел справа от приемной матери.
Гортензия скользнула взглядом по лицу Камиллы и, кажется, хотела ее о чем-то спросить, но передумала.
