Она замолчала и посмотрела на него через весь стол. Те, кто сидели поближе к Роуз, могли видеть, как бьется жилка на ее шее.
— Нет, Роуз, — сказал Валентин, вздыхая. — Ты никуда не уйдешь.
Грейс посмотрела на брата. В его глазах полыхал огонь, на виске надулась вена.
— Да, Валентин. Я ухожу от тебя, и ты не сможешь меня остановить.
— Я этого не позволю.
— У тебя больше не получится меня запугивать, Валентин. Я больше не боюсь тебя. Этому меня научил Карло. Еще он научил меня любить, хотя мне казалось, что я никогда не буду на это способна, ведь ты убил во мне это чувство много лет назад. Я могла любить тебя так, как ты хотел, но твои нетерпение и пренебрежение оттолкнули меня от тебя. Если бы не ты, я бы смогла полюбить собственную дочь. Что тебе стоило признать ее своей, когда мы приехали сюда с ней? Сделать хоть один жест? Тогда бы и я позволила себе любить ее. Но вместо этого ты заставил меня стыдиться ее. И я наказывала за это и ее, и себя. А твой сын Артур, который всю свою короткую жизнь только и думал, как тебе угодить, — его ты тоже отдалил. Его убили, потому что он хотел показать тебе, какой он смелый, чтобы ты мог им гордиться. Я нашла новую любовь и не собираюсь с ней расставаться. Я не ненавижу тебя, Валентин. Просто не люблю. И я не хочу больше с тобой жить. — Она посмотрела на остальных, сказала: — До свидания, — и вышла из столовой.
Пятеро за столом сидели без движения, тишину нарушал только мягкий шепот дождя. Грейс мысленно приготовилась к вспышке гнева со стороны Валентина и собралась с силами.
Но он только сказал:
— Уже поздно. Льет как из ведра, так что вам лучше сегодня остаться. Нет никакой необходимости мокнуть!
Они смотрели, как он встает и подходит к столику с напитками. Все медленно поднялись из-за стола. Первыми вышли Тим и Мона, направившись в свои комнаты. Затем Грейс прошептала Джеймсу, что поднимется к Роуз.
Когда двое мужчин остались наедине, Джеймс попытался было что-то сказать.
Но Валентин остановил его вежливой улыбкой.
— Она никуда не уйдет, ты же понимаешь. Она просто бросается словами. У Роуз не хватит духу совершить задуманное.
— Мне кажется, что она готова к этому.
Валентин опрокинул бокал виски и налил себе еще один.
— Может быть, сейчас ей и кажется, что она готова на все, но посмотрим. Наступит утро, и Роуз будет все еще здесь, я это гарантирую.
Джеймс подошел к нему.
— Валентин, — сказал он, — почему бы тебе просто не отпустить ее?
Валентин рассмеялся, мягко и без злобы.
— Ты не понимаешь, Джеймс, — сказал он, положив тяжелую ладонь на плечо другу. — Я построил этот дом специально для нее. Все это — для моей дорогой Роуз. Ты же не думаешь, что она бросит все это? Иди спать, дружище. Завтра мои кофейные деревья будут в цвету. Подумай об этом. Сотни акров белых цветов! — Он улыбнулся. — Спокойной ночи, Джеймс. И не беспокойся за меня и Роуз.
Грейс неожиданно проснулась.
Она моргнула, чтобы глаза привыкли к темноте, и подумала, что же могло ее разбудить.
Потом она поняла, что это звук мотора автомобиля. Она попыталась разобрать, сколько времени. Либо пять минут пятого, либо час двадцать, точнее она сказать не могла. Или же шум мотора ей просто приснился? Может, кто-то действительно выехал из Белладу посреди ночи? Наверное, Тим. Волнуется за оставшуюся на ферме сестру.
Грейс посмотрела на покоящуюся на соседней подушке голову. Звук не разбудил Джеймса.
Прислушиваясь к огромному дому, она подумала: «Дождь закончился».
Снова проваливаясь в сон, Грейс услышала, как скрипнули половицы в коридоре, словно кто-то проходил мимо.
Ранним утром, незадолго до восхода, 16 апреля 1945 года акушерка из Европы, работающая в миссии Грейс Тривертон, ехала по пустынной дороге из города Киганджо, где она всю ночь принимала роды. Впереди она увидела машину, припаркованную на правой обочине дороги. Мотор работал, габаритные огни высвечивали в грязи две красные дорожки света. Притормозив и подъехав поближе, она заметила, что на водительском месте сидит человек. Она поравнялась с машиной и увидела спящего мужчину. Узнав в нем графа Тривертона, она окликнула его и поинтересовалась, все ли у него в порядке. Когда он не ответил, она вышла и заглянула в салон через окно пассажирского сиденья.
Граф лежал, прислонившись к двери. В его виске виднелось пулевое отверстие. В руках был пистолет.
Тогда она, не теряя времени, направилась в полицейский участок Найери, где подняла на ноги констебля третьей степени Камау, который, в свою очередь, разбудил дежурного капрала. Взяв двоих охранников, они последовали за госпожой на дорогу до Киганджо, где через милю после съезда с главной дороги на Найэри и обнаружили машину лорда Тривертона.
Полицейские ходили кругами возле освещаемой рассветным солнцем машины и спорили, как им поступить. В это время медсестра заметила в грязи свежие следы велосипедных шин, ведущие к пассажирскому сиденью и заворачивающие обратно в направлении, откуда они, похоже, и тянулись, — в сторону Найэри. Когда капрал вернулся на пост, чтобы позвонить инспектору Митчеллу, живущему в Найэри, и когда тот прибыл на место, все следы велосипеда были безнадежно затоптаны.
— Боже милостивый, — сказал Митчелл, заглянув в машину. — Граф застрелился.
Сообщать такие новости родственникам было делом не из приятных. А сколько шуму поднимется! Ведь граф был одет в военную форму. «Наверное, до него добралась послевоенная депрессия, — думал инспектор, идя по дорожке к дому в Белладу. — Не так уж мало военных возвращались домой и совершали самоубийства. Но почему в их числе оказался и лорд Тривертон?»
Было девять часов утра, когда инспектор полиции Найэри Митчелл постучал в дверь особняка Белладу и сказал открывшему ему мальчику, что желает говорить с леди Роуз.
Но вместо нее в гостиную спустилась доктор Грейс Тривертон.
— Моей невестки нет дома, инспектор, — сказала она. — Леди Роуз уехала рано утром. Может быть, я смогу вам чем-то помочь?
— Ну, доктор, — сказал он, теребя в руках свою фетровую шляпу. Инспектор Митчелл ненавидел эту часть своей работы. — Это касается его сиятельства графа.
— Боюсь, мой брат еще не спустился к завтраку. Так что пока проснулись только я и сэр Джеймс Дональд.
Инспектор кивнул. Он был хорошо знаком с сэром Джеймсом.
— Ну, доктор, так как вы сестра графа, я могу сообщить вам, а вы передадите потом леди Роуз, когда она вернется.
— Что сообщить, инспектор?
В доме повисла какая-то зловещая тишина. Где-то тикали часы. На стенах красовались охотничьи трофеи — огромные головы животных с внушительными рогами. Инспектор Митчелл хотел бы, чтобы граф Тривертон выбрал для самоубийства какой-нибудь другой округ.
