– А что делать с другими членами банды? Не все же они Кэмпбеллы!
– Но все – преступники, в свое время изгнанные кланами. Ради них никто и пальцем не шевельнет.
Я перестала дрожать. Мое тело согрелось под воздействием вина и от соприкосновения с теплой кожей Лиама.
– Эуэн Черный – обходительный мужчина, – выпалила я неожиданно для себя самой.
Нас с бывшим главой клана представили друг другу незадолго до начала пиршества, и я до сих пор пребывала под впечатлением этой встречи. Его нельзя было назвать ни коренастым, ни высоким, однако сразу чувствовалось, что его сила – в характере. Эуэн Кэмерон был умен и, невзирая на то, что недавно разменял седьмой десяток, по-прежнему активно участвовал в жизни клана. У него были блестящие черные глаза и свирепый взгляд – ни дать ни взять испанский пират.
– Особенно с молоденькими и хорошенькими женщинами, – смеясь, отозвался Лиам. – Ростом он хоть и невысок, но воин отличный. Знала бы ты, как боялись его в свое время англичане! Одного английского офицера он не просто убил голыми руками – он его загрыз!
– Не может быть! – воскликнула я, охнув от испуга и отвращения.
– Это было во время восстания Гленкейрна в 1654 году. Английский генерал Монк пришел со своей армией в Инверлохи строить форт, чтобы потом взять под контроль кланы Лохабера. В то время Кэмерон и его люди подчинялись графу Гленкейрну, который командовал армией роялистов и сражался против Кромвеля и его англичан, захвативших восточные области Хайленда. Когда Кэмерон узнал, что англичане строят форт едва ли не в нескольких километрах от его замка Торланди, момент для успешной атаки был упущен. Тогда он отправил в гарнизон шпиона и стал ждать своего часа. Однажды сто сорок английских солдат вышли из форта на порубку дров, и Кэмерон со своими тридцатью двумя лучшими людьми напал на этот отряд. Дав по противнику залп из мушкетов, они набросились на англичан с клейморами и таргами. И вскоре англичане побежали с поля боя. Сам Эуэн Кэмерон отстал от своих и оказался лицом к лицу с командиром отряда. Тот, разозленный позорным бегством своих солдат, решил, что уж этого шотландца он прикончит наверняка. Офицер-англичанин был и выше ростом, и сильнее, но Кэмерон оказался проворнее. Рассказывают, что сражались они долго, под конец – голыми руками, причем не на ровном месте, а в высохшем узком рву. Когда оба совсем обессилели, англичанин навалился на Кэмерона всем телом так, что тот даже не мог дотянуться до ножа, который болтался на поясном ремне. И тогда Кэмерон впился противнику в горло зубами и перегрыз его. Потом он рассказывал, что это был самый лучший укус в его жизни!
Я поморщилась от отвращения.
– Fuich!
– А конец этой истории мне как-то рассказал Адам. Однажды Эуэн приехал в Лондон, чтобы предстать перед королем в Уайтхолле. И вот брадобрей, к которому он отправился, спросил у него, не из Хайленда ли он явился. Кэмерон ответил, что да, оттуда, и поинтересовался, доводилось ли почтенному ремесленнику водить знакомство с горцами. Проведя бритвой по горлу Кэмерона, брадобрей ответил: «Не вожу, и у меня нет никакого желания знаться с ними. Они все – дикари. Один из них зубами порвал моему отцу горло, представляете? Жаль, что мне его горло не попадется под бритву, вот как ваше сейчас!»
Мое очевидное изумление развеселило Лиама еще больше.
– Эуэн Кэмерон всей душой ненавидит англичан, – продолжил он рассказывать, плеснув вина в мой кубок и сделав добрый глоток прямо из кувшина. – Да и Кэмпбеллы сами сделали его своим врагом. Кстати, мать Эуэна – из рода Кэмпбеллов. Он родился в замке Килхурн, в Гленорхи. Отец его умер в тюрьме, когда Эуэну было шесть, а дед, будучи главой клана Кэмеронов в то время, был слишком стар, чтобы воспитывать внука. Поэтому маленького Эуэна растили его опекуны Макмартины, а когда ему исполнилось двенадцать, его передали на воспитание Арчибальду Кэмпбеллу, маркизу Аргайла. Вероятно, Арчибальд планировал вырастить себе сильного союзника, поскольку Эуэну предстояло стать следующим главой большого клана. Однако он допустил серьезный промах, и его задумка обернулась против него самого. В то время как раз началась гражданская война. Аргайл командовал армией приверженцев Ковенанта[105], а Монтроз – армией короля. Кэмерон был с Аргайлом, когда тот отправился в Сент-Эндрюс, где пленники-роялисты дожидались казни. Эуэну втайне от своего опекуна удалось встретиться и поговорить с осужденными, среди которых были люди его клана. И дед его, Алан, тоже был приверженцем короны. Эта встреча произвела на молодого Кэмерона огромное впечатление. На следующий день вместе с Аргайлом он присутствовал на казни этих пленников. Скорее всего, опекун привез его в Сент-Эндрюс как раз с целью устрашить, заставить отказаться от пророялистстких суждений и перейти на сторону Ковенанта, однако вышло все наоборот. Эуэн Кэмерон стал одним из самых отчаянных роялистов, с которыми Аргайлу пришлось потом бороться.
– Ирония судьбы! Арчибальд Кэмпбелл наверняка кусал потом локти до конца своих дней!
– А кончились его дни на плахе. Ему отрубили голову за государственную измену с началом Реставрации, в 1660 году.
– Признаться, теперь я сомневаюсь, что Бредалбэйн примет его с распростертыми объятиями.
– Я тоже.
Я отхлебнула вина и пролила немного себе на грудь. Лиам с минуту наблюдал, как капля течет по моей коже, в лунном свете казавшейся молочно-белой, потом взял у меня кубок и вылил на меня еще немного вина.
– Что ты делаешь?
Язык его последовал за теплой влагой. Пряный и сладковатый запах вина ударил мне в голову, и я затрепетала под этой изысканной лаской.
– Я соскучился по тебе, a ghràidh mo chridhe…
Глава 18
Человек человеку волк[106]
Мое утро началось с легкой головной боли, которая, однако, усилилась во время многочасового пути в Карнох, который я проделала в седле. Я ехала, накрывшись с головой своим пледом, – мелкий противный дождь не прекращался, и мы промокли до нитки.
Теперь отряд насчитывал двадцать шесть воинов, вооруженных длинными ножами, мечами, пистолетами, мушкетами и знаменитыми лохаберскими секирами со специальным крюком для сбрасывания противника с седла, столь ценимыми многими. Когда я смотрела на них, мне казалось, что мы отправляемся на войну, и я ощущала себя почти беззащитной со своим кинжалом и охотничьим ножом.
У многих в отряде настроение было приподнятое, даже лихорадочно-возбужденное. Я отдавала себе отчет в том, что грядущие несколько дней, а то и недель, ничего хорошего нам не сулят, но мужчины, похоже, радовались предстоящему «карательному походу», словно это была увеселительная прогулка. Один только Лиам не разделял всеобщего веселья. Я видела, что его что-то тревожит.
