Ну почему мысль о ребенке не пришла ей в Москве? У нее сейчас самые опасные дни – получилось бы сразу. И Грохотов ни на минуту бы не усомнился, что малыш его. Ничего-ничего… Все это можно организовать и по возвращении. И спираль вынуть, и забеременеть. Выходит, очень кстати, что разговор не состоялся. И не надо пока. Вот будет недель пятнадцать, она сходит на УЗИ и принесет Грохотову снимки: «Смотри, у нас будет сын. Я тебя ни к чему не призываю. Решение ты примешь сам. Но знай: аборт я делать не буду». Да, так будет гораздо надежнее. Такие мужчины, как Грохотов, не любят, когда на них давят. Марина и не станет этого делать – просто скажет, что носит под сердцем его сына.
Этот внутренний монолог ее слегка успокоил – бушевавшая в душе со вчерашнего вечера сумятица улеглась. И тут же Марина уловила дурманящий запах кофе из небольшой кофейни, расположенной на другой стороне улицы. На стеклянной двери заведения висело объявление о том, что здесь гадает на кофейной гуще знаменитая Биргюль. Текст был написан на английском, немецком и русском языках.
«А почему бы и нет?» – подумала Миронова, направляясь к кафешке. Вообще-то она не верила ни картам, ни хиромантии, ни гороскопам, ни прочей мистической чепухе, но… На кофейной гуще гадали Вольтер, Гоголь, император Павел. Не самые глупые люди, между прочим…
Марина заказала кофе, два вида пахлавы – «женский животик» и «скрученная чалма» – и осмотрелась. Ага, вон там, за дальним столиком сидят две пожилые тетки. Одна в национальных турецких одеждах, вторая – явно не из местных, но голова покрыта шарфом, кофта с длинным рукавом. О чем-то между собой шушукаются. Первая, скорее всего, и есть знаменитая гадалка, а вторая – клиентка…
Заказ принесли минут через десять. Тетки за дальним столиком тут же поднялись и направились к столику Марины.
– Вы не возражаете, если мы к вам сядем? – спросила по-русски та, которую Миронова приняла за клиентку. – Бабушка Биргюль – гадалка, а я ее ученица и помощница. Меня зовут Аня, я с Украины.
– Ученица? – удивилась Миронова.
– Ну да. Учусь расшифровывать разводы кофейной гущи. Вернусь домой, в Харьков, открою там салон. На Украине сейчас на гадалок спрос.
– А мне-то гадать кто из вас будет? И сколько это стоит?
– Так бесплатно же! – Аня радостно всплеснула руками. – Совсем бесплатно! Гадать бабушка Биргюль будет, а я переведу. Повезло тебе, девонька, ой как повезло! Бабушка Биргюль в Сиде всего на несколько дней приехала. К старшему сыну. Эта кофейня – его. Конкуренция среди таких заведений большая, вот она и решила помочь клиентов привадить. Это сейчас тут никого, а посмотрела бы ты, что вечером творится – не протолкнешься. И каждый со своей чашкой очереди ждет. Неужели ты про Биргюль ничего не знаешь?
– Нет. А что, она и в самом деле знаменитость?
Анна сделала вид, что не расслышала в голосе клиентки иронии:
– Еще какая! Она ж не только на гуще специализируется, а еще и на камнях. Рисунки, которые на стенках Айя-Софии, бабушка Биргюль, между прочим, разъяснила. Книжку-то по ее рассказам написали. На сто языков перевели и сейчас во всем мире продают. Э-э, да ты, видать, и про это ничего не знаешь! Вообще, что ли, в своей Москве ничего не читаешь? Хотя какое там читать-то, в такой круговерти сумасшедшей… Ладно, расскажу тебе.
Про главную достопримечательность Стамбула, мечеть Айя-София, Миронова, конечно, знала. И про то, что она была построена в шестом веке как христианский храм; и про то, что послы князя Владимира, вернувшись из Константинополя, назвали собор Святой Софии раем на земле, и про то, что будто бы именно их восторженные рассказы сподвигли князя принять православие и крестить Русь; и про то, что в пятнадцатом столетии к церкви пристроили минареты, а кресты на куполах заменили полумесяцем… Все это Марина знала, но решила не прерывать Анну, которая рассказывала о жемчужине Стамбула с таким вдохновением. Наконец очередь дошла и до камней, пророчества которых удалось разгадать бабушке Биргюль. Стены Айя-Софии облицованы мрамором разного цвета: розовым, зеленым, черным, темно-серым, белым. И не надо даже особо вглядываться, чтобы увидеть на нем деревья, водопады, цветы, фигуры зверей, лица людей.
– Видеть-то их все видят, а вот прочитать эти послания не каждому дано, – поучительно подняла палец вверх Анна. – Тут ведь не только рисунок, который в мраморных жилках проглядывает, имеет значение, но и цвет камня. Был здесь на днях один архитектор из Нижнего Новгорода. Я ему тоже про Айя-Софию рассказывать стала, а он смеется: «Да глупости все это! Ничего сверхъестественного в рисунках нет. Камнетесы специально так мраморные глыбы распиливали, чтобы симметричные фигуры получались. Потом плиты с одинаковыми силуэтами встык укладывали, вот и получались фонтаны чудесные да звери невиданные!» Ну что с такого Фомы неверующего взять? Но на гуще погадать все-таки согласился. А когда бабушка Биргюль ему про прошлое говорить начала, в лице переменился. Про настоящее и будущее даже не дослушал – побледнел, что твоя стена, и из кофейни опрометью выскочил. Вот так-то, девонька!
– Про что же это бабушка Биргюль ему напомнила, что он так испугался?
– Про один старый грех. Какой, не спрашивай, все одно не отвечу. Правило у нас такое: чужим ушам – ни слова.
– А в рисунках-то на стенах храма что? Ты же так и не сказала…
– Да все! Все события, которые на Земле были, есть и будут. Бабушку Биргюль в одной газете – французской, что ли, или английской – даже турецким Нострадамусом назвали.
– О! Это, конечно, серьезная рекомендация.
– Смейся, смейся. – Анна скорбно поджала губы. – Архитектор тоже смеялся.
Все время их разговора старая турчанка сидела, низко склонив голову, и беззвучно шевелила губами. Но стоило Марине сделать последний глоток и поставить чашку с гущей на блюдечко, как маленькая, похожая на птичью лапу ручка скользнула по скатерти и, ухватив блюдце за краешек, подвинула его к себе. Теперь у Мироновой появилась возможность хорошенько рассмотреть лицо гадалки. Испещренное мелкими, будто нарисованными черной гуашью по коричневому полю морщинами, оно было абсолютно бесстрастно, а матовые, похожие на эбонитовые шарики глаза казались слепыми.
«Как же она гадать будет, если ничего не видит?» – подумала Марина. Видимо, сомнение отразилось на ее лице или старуха неведомым образом прочла ее мысли. Отрешенный взгляд вдруг стал жестким и пронзительным. Не выдержав его, Миронова опустила глаза. Теперь она видела только руки гадалки. Взяв в правую чашку, бабушка Биргюль повращала ее по часовой стрелке, резко перевернула над блюдцем и, держа на весу, дала гуще стечь. Потом принялась рассматривать потеки на стенках чашки.
