– Как пожелаете. Нам сообщили, что сегодня ночью в этих краях будут орудовать контрабандисты. Недалеко от берега был замечен корабль. Так что сначала дождемся моих людей, а потом прогуляемся до Данди, где стоит наш гарнизон.
– Данди? Но я ведь ничего не сделала! Вы не можете…
– К рассвету доедем! – отрезал лейтенант тоном, не допускающим возражений. И, криво усмехнувшись, добавил: – Так что вам, дорогуша, все же придется ехать ночью!
Я рухнула на каменную скамейку у двери в часовню, молясь про себя, чтобы солдаты не нашли Лиама и его людей. К несчастью, Господь в этот раз внял другим молитвам: скоро несколько драгун вернулись, подгоняя штыками в спину Калума, Роберта Маккина и еще одного парня, которого я видела впервые.
– Лейтенант, эти болваны на берегу стреляли друг в друга! Настоящая бойня! Удалось поймать только этих троих. Еще несколько удрали с гружеными повозками.
– Появись мы чуть раньше, они бы от нас не ушли! – добавил второй. – Их было человек двадцать, а может, и больше. Бо́льшая часть направилась на север. Остальные – врассыпную. И все – хайлендеры.
Лейтенант посмотрел на меня, и во взгляде этом отразились обуревавшие его злость и разочарование. Потом он плюнул под ноги пленникам.
– Уведите! – приказал он и вытолкнул меня вперед.
Я перехватила взгляд Калума. Было ясно, что юноша горько досадует на себя за то, что не справился с поручением. Внезапно у меня за спиной кто-то взвыл от боли, потом послышался звук падающего тела. Я оглянулась и застыла на месте. Незнакомец, наверняка из банды Барбера, держал на мушке солдата. Второй солдат, у которого бандит отнял мушкет, лежал у его ног с ножом в животе. Бедняга стонал и извивался от боли на глазах у своего перепуганного товарища. Громыхнули два выстрела, и бандит упал.
В горле у меня пересохло, в висках стучало так, что голова, казалось, вот-вот лопнет. Лейтенант выкрикивал приказы, но мой рассудок словно заволокло туманом, и я различила только обрывки фраз. Бледный как полотно Калум отшатнулся, когда штык уперся ему в грудь. Двое солдат схватила Маккина за руки и потащили туда, где были привязаны лошади.
Все происходило слишком быстро, и в то же самое время мне казалось, что я брежу. Солдаты достали из седельных сумок веревки. Калума привязали к дереву. Еще одну веревку перебросили через крепкую ветку дерева, стоящего чуть поодаль от остальных. Лейтенант связал мне руки за спиной и грубым толчком усадил меня на скамью. Я больно ударилась затылком о стену. Маккина, руки которого тоже были связаны, заставили забраться на лошадь. И только тогда я поняла, что, собственно, происходит. К горлу подкатила тошнота.
– Нет! – крикнула я.
На шею выкрикивавшему ругательства Маккину накинули веревку. Калум, в лице которого не осталось ни кровинки, расширенными от ужаса глазами смотрел то на меня, то на Маккина.
– Банда убийц! – крикнула я, вскочив на ноги. – Вы не имеете права его вешать, он ничего не сделал!
Лейтенант схватил меня за шею и притянул к себе.
– Лучше молчите! – шепнул он мне на ухо.
Я попыталась опустить голову. Он намотал на руку мои волосы и заставил смотреть прямо перед собой.
– Он же ничего не сделал! – в отчаянии вскричала я.
– Он – паршивый хайлендер, и этого достаточно. Его бы все равно повесили, так что можно обойтись без присяжных!
– Гады! Мерзавцы! Английское отродье! – выпалила я и попыталась вырваться.
Рука лейтенанта крепче стиснула мою шею, и он снова с силой дернул меня за волосы, так что я вскрикнула от боли.
– А вы – шотландская подстилка, дорогуша!
Щелчок хлыста, лошадиное ржание… Лошадь сорвалась с места в галоп, и тело Маккина повисло в воздухе и стало конвульсивно извиваться. Глаза вылезли из орбит, лицо побагровело. Шея не сломалась, поэтому бедолаге была уготована мучительная и долгая смерть от удушья. «Господи, сжалься над ним!»
Я не могла отвести глаз от этого жуткого зрелища: человек извивается в петле, тогда как ноги дергаются в каких-то десяти сантиметрах от земли… Довольно скоро мучения Маккина прекратились. У меня потемнело перед глазами, и я отвернулась. Меня снова затошнило.
Лейтенант поспешно разжал пальцы. Я рухнула на колени у его ног, и меня вырвало. Я закрыла глаза, чтобы ничего больше не видеть, но жуткий звук, с которым веревка терлась о ветку, снова и снова вызывал в памяти картину бьющегося в агонии тела. Я заплакала.
Не успела я прийти в себя, как лейтенант пинком заставил меня встать и развязал мне руки.
– А с ним что делать? – спросил солдат, указывая штыком на Калума. – Этого тоже повесим?
– Нет. Надо же привезти капитану хоть какой-нибудь улов! – сухо ответил лейтенант и дулом мушкета толкнул меня к моей лошади.
* * *
Что-то тихонько коснулось подошвы моего башмака, и я невольно шевельнула ногой. Спустя мгновение движение повторилось. Я с трудом открыла глаза и вскрикнула от испуга – то была огромная крыса. Я изо всех сил пнула ее, и крыса ударилась о стену. С пронзительным визгом зверюга скрылась в груде гнилой соломы. Я вскочила на ноги, отряхнула юбку, которая, как мне казалось, была сплошь покрыта паразитами, и, тяжело дыша, прислонилась спиной к стене. «Ты в тюрьме, Кейтлин! Это тебе не дворец Линлитгоу!»
Я окинула камеру взглядом. Через крошечное окошко в толстой каменной стене проникало немного света. Меня привезли сюда на рассвете, когда было еще темно. Значит, я проспала несколько часов.
Ощущение реальности медленно возвращалось ко мне. Вспомнились события прошедшего дня. Где теперь Лиам? Мертв он или жив? А Калум? Наверняка парня заперли в соседней камере… Как мне хотелось с ним поговорить! Узнать, что произошло. Однако мне оставалось только ждать неизбежной встречи с капитаном. Я смахнула слезу и соскользнула по стене на пол.
В камере стоял настолько сильный запах мочи и экскрементов, что было трудно дышать. На стенах я увидела множество надписей, оставленных ее прежними обитателями. Скорее всего, фамилии, даты и рисунки отчаявшиеся узники выцарапывали в камне пряжкой от ремня или металлической пуговицей.
Я провела дрожащими пальцами по влажной кладке. Господи, сколько несчастных было заточено в этих стенах до меня! Безнадежность, разочарование… Эти камни безмолвно рыдали, выплескивая страдания мужчин и женщин, помнили их крики и молитвы. Всхлипывая, я вытерла мокрые от слез щеки. «Джон Форбс – 1685». Мои мокрые пальцы пробежали по строчкам, которые уже невозможно было прочесть, – отпечаток безымянной жизни, медленно покинувшей тело. Отчаянная попытка остаться в памяти людей. Фамилия, судьба, начертанные дрожащей рукой. Многие надписи были высечены на стенах. «Малькольм Маккензи», «Рональд Макбрайд – 1671». Martyrium?[130] Сколько узников покинули эти стены живыми?
