– Нет. Я его не защищаю. А знаю я его потому, что он убил моего друга, расстрелял. – Он стиснул зубы, снова вспомнив то мерзкое утро, когда они с Виталиком Сухаревым расслабились и прозевали все, все, все. – Я не могу его защищать, Нина Николаевна, поверьте. Но уверяю вас, это был не он, во дворе.
– Ну почему?! Откуда такая уверенность?!
– Этот человек, если его можно так назвать, сбежал из тюрьмы и был убит при задержании.
– Это точно?! – Она глядела на него так, будто он лишил ее последней надежды. – Это точно?!
– Абсолютно… – Лавров развел руками. – Нина Николаевна, я готов вам помочь. Сто процентов готов, но… Но при условии, если у вас найдутся какие-нибудь, хоть косвенные, доказательства того, что смерть Игоря Васильевича не несчастный случай. Иначе вам придется признать, что…
– Я поняла. – Нина Николаевна выпрямила спину, обтянутую траурным платьем, выразительно глянула на дверной проем. – Я вас не задерживаю, Саша.
Лавров, с грохотом двинув стулом, пошел в прихожую. А и ладно, как пожелает. Он не навязывался. Он тут больше по Жэкиной просьбе. И Лерка просила утешить вдову, чтобы она под ногами не мешалась. У кого конкретно Нина Николаевна должна была мешаться под ногами, Лера не уточнила. Просто наморщила носик и неопределенно помотала в воздухе руками, выпроваживая его из дома после завтрака.
Кстати, завтрак! Он его так и не доел. Лера просто завалила стол тарелочками со всякой вкуснятиной. Он так сотни лет не ел. Лавров заторопился. Но неожиданно у самого выхода Нина Николаевна поймала его за рукав куртки и, умоляюще глядя на него воспаленными от слез и бессонной ночи глазами, сказала:
– Я обещаю вам, Саша, что не стану писать жалобы. Не стану требовать возбуждения уголовного дела по факту гибели моего супруга. У вашего приятеля не будет проблем. Но взамен вы должны мне пообещать кое-что.
Жэка в самом деле просил поговорить с ней именно об этом. Он уже отчитался, что гибель Горелова Игоря Васильевича – не что иное, как несчастный случай. А вдруг вдова в прокуратуру пойдет и жалобу напишет, а?
«У меня и так, Саня, залет на залете. Поговори с ней, а? – попросил он сегодня утром в телефонном разговоре. И тут же спросил с тревогой: – Как там доча? Не бузит?»
Доча не бузила. Доча его сегодня собралась переклеивать обои и перестилать линолеум в крохотной каморке, которую Лавров и за комнату никогда не считал. Эту конуру прежние хозяева квартиры откромсали от большой комнаты, поставив стенную перегородку и влепив в нее дверь. Он все собирался, собирался эту перегородку снести, да так и не собрался, завалил ее мусором. Теперь вот Жэкина активная доча принялась ее обживать…
– Что я вам должен пообещать, Нина Николаевна?
Лавров осторожно высвободил свой рукав из ее крепких пальчиков, еще раз порадовавшись за Жэку. Не станет вдова досаждать, не станет, раз сказала.
– Вы должны мне пообещать, что найдете убийцу моего мужа, – выпалила Нина Николаевна и сразу все испортила.
Лавров чуть не захныкал. Из-за друга сдержался, кивнул едва заметно и вышел вон из чистенькой милой квартирки, осиротевшей без хозяина и собачки. Кстати, где она, Нина Николаевна сказала? У соседа с первого этажа? Не слишком ли услужлив этот сосед? Что ему нужно вообще?..
Сегодня их поредевшая семья должна будет собраться за воскресным обедом.
Это была прекрасная традиция прежде. Теперь скорее дань уважения памяти. Памяти о тех славных временах, когда все они были вместе и были счастливы. Обеды случались тогда веселыми, шумными, непременно бывали гости, готовилось много вкусной еды, подавалось все на красивой посуде, огромный стол в гостиной на первом этаже их большого дома накрывался белоснежной скатертью.
После обеда женщины перебирались на веранду и начинали готовить стол к традиционному воскресному чаепитию с шикарным десертом, мороженым, фруктами. А мужчины уходили в кабинет к отцу, выпивали там по стаканчику чего-нибудь крепкого, выкуривали по сигаре или сигарете, кто-то смолил трубку. И под медленно плывущий по кабинету отца ароматный дым дорогого табака там всегда велись серьезные разговоры.
Володю начали туда пускать с шестнадцати лет. Не наливали, не позволяли курить, но разрешали слушать. Он слушал внимательно, потом задавал отцу вопросы, если что-то становилось ему непонятным. Тот объяснял, когда вопрос касался легального бизнеса. Отшучивался, если тема была скользкой и опасной. Потом Володя вопросы задавать перестал. Многое стало ему понятным. Многое ужасало. Но…
Но родителей, как известно, не выбирают. Да он бы и не стал никогда менять своего отца на другого, предложи ему кто-то такой вариант. Отец был сильным, властным, независимым, влиятельным. Он казался Володе несгибаемым и непобедимым. И маме он таким казался, и Насте. Все они не просто любили его, они его обожали! В доме его авторитет был непререкаемым. И хотя мама – Эльза Эдуардовна Озолиня в девичестве – могла позволить себе время от времени покапризничать, все знали, что это происходит с попустительства и благосклонной снисходительности отца.
Все у них было просто замечательно. Восхитительной казалась тогда их жизнь Володе. Они были весьма и весьма состоятельной семьей. У них было несколько квартир, дом, у отца успешный бизнес, заправки, банки, турагентство и что-то еще такое, куда Володе отчаянно не хотелось влезать. Но отец все чаще настаивал, заставлял его вникнуть в суть.
– Понимаешь, сын, в нашей стране невозможно быть успешным бизнесменом, не имея никакой подпольной страховки, – поучал он его, когда Володя уже в финансовую академию поступил. – Вылетишь в трубу моментально! Бизнес постоянных вложений требует, понимаешь?
Он тогда не понимал. Просто кивал согласно.
– Во-о-от… А если ты будешь постоянно вкладывать, ты будешь иметь какой-то процент прибыли, но… Но его, поверь мне, будет недостаточно для всего вот этого. – Отец царственным жестом обводил стены кабинета, увешанные дорогущими картинами. – И мамочка твоя не сможет покупать себе столько драгоценностей, сколько пожелает. И сестренка твоя не сможет позволить себе роскошной жизни. Потому что на роскошную жизнь придется выдергивать из бизнеса средства. А как же тебе их оттуда выдергивать, если ты только туда вложился? Нелогично?
Он снова кивал, хотя в академии его учили совсем, совсем другому. Но отцу было виднее. Он сильный, умный, он победитель! Он знает, что говорит. Потому что он, и только он, построил свою империю, а не кто-то за него.
