Все услышанное устраивало Ивана как нельзя более.
– Если согласная, так иди сейчас скажи начальнику, что увольняешься и айда – вещи собирать, – по деловому подошел к вопросу Иван. – Я тебе помогу, донести там, упаковать и все такое. Паспорт только не забудь, без него жениться нельзя. Потом билеты купим и поедем.
– Да куда поедем-то, Иван?! – женщина уронила тряпку, всплеснула руками и сразу, от радостного недоверчивого удивления, сделалась моложе, почти девочкой.
– Не знаю еще, – честно ответил мужчина. – Найдем место где-нибудь. Мир большой, не может такого быть, чтоб не нашлось места-то. Построим дом, заведем хозяйство, родим ребятишек. Деньги у меня есть, руки у нас с тобой тоже… А вот скажи, Марья, ты в Бога веришь?
– Не знаю, – женщина покачала головой. – Бабушка у меня, пока жила, верила, иконам молилась, огонечек такой махонький в уголочке жгла. А я – так только, слова отдельные помню, а потом – ничего такого мне не встречалось. Теперь вот тебя увидала, Иван, слова твои услыхала, и уж сама не знаю…
– Не бойся ничего, Марья, – спокойно и убеждающе сказал Иван. – Я тебя не обижу. Водки я пью мало, да и во хмелю не буйный, а тихий, – сразу бревном спать ложусь. С бабами ласков, подарки люблю дарить. А как поженимся, другой бабы , кроме тебя, не будет. Все – тебе. В Бога я верю, здоровьем не обижен и работы никакой не боюсь…
– Ой, Ваня, – вздохнула Марья и прижала ладони к загоревшимся под пудрой щекам. – Хорошо бы, хорошо, да только ведь не бывает так в жизни-то нашей…
– Бывает, Марья, бывает, вот увидишь, – обнадежил мужчина и, поднявшись из-за стола, погладил женщину по голове большой и жесткой ладонью. Пойдем, Марья…
Он сидел на самом краю замшелого, древнего как мир валуна и смотрел, как медленно погружается, точнее, растворяется в море иссиня красное солнце. Солнце и Луна на закате и на восходе непохожи сами на себя. Они меняют все: цвет, форму, размер, сам способ светиться и освещать. Он давно забыл имена небесных светил (хотя и помнил о том, что когда-то знал их), но само явление неизменно привлекало его внимание и, когда небо не было затянуто тучами, он редко пропускал закаты и восходы. Спал он в основном днем, как и большинство морских и лесных зверей.
Шершавая, подсохшая за лето и нагревшаяся за день корочка лишайников приятно щекотала кожу ног и предплечья, на которое он опирался, целиком погрузившись в созерцание одного из самых удивительных зрелищ своего мира: солнце, подобно куску красного жира, плавилось по нижнему краю и растекалось на поверхности моря, окрашивая треть горизонта в выморочный лиловый цвет, который, растворяясь в морской воде, причудливо и неожиданно мешался с весенней листвяной прозеленью. Он обернулся к сидящему рядом Другу, молчаливо призывая его разделить с ним восхищенное удивление ежедневно творящимся чудом. Друг равнодушно зевнул, обнажив великолепные, желтоватые у корней клыки, захлопнул челюсти с характерным клацаньем и, переступив передними лапами, улегся, положив лобастую голову на лапы и смежив глаза. Он шумно вздохнул, почти присвистнул и раскрошил в кулаке полусгнивший древесный обломок. Друг, при всем его уме и приспособленности к лесной жизни, не мог разделить с ним обуревавших его чувств. Не зная слов, но не потеряв способности ощущать, он весь дрожал от восхищения, удивления, любви, тревоги и еще чего-то, неопределенного, как запах весны и дыхание опасности. Чувство это было непонятным и безадресным, но необыкновенно сильным. Другу же было просто скучно и хотелось спать. То же самое, но со сменой ролей, происходило у них с запахами. Учуяв нечто волнующее, Друг дыбил шерсть на мощном загривке, взлаивал и нетерпеливо царапал лапами землю, призывая бежать, догнать, поймать, исследовать. А он не чувствовал ничего, или почти ничего, и смотрел на Друга с растерянной беспомощностью, не понимая…
Но чаще они понимали друг друга, хотя принадлежали к разным народам, и разными были их способы восприятия мира, а также их интересы в нем. Они говорили на особом языке, выработанном ими исключительно для общения друг с другом. Он забыл язык своего собственного племени, хотя во сне до сих пор иногда разговаривал на нем. Друг помнил или врожденно знал язык своих сородичей, но глотка его товарища не была приспособлена для подобных звуков. Много раз он пытался выучить и воспроизвести Зимние Песни Друга, потому что они нравились ему, но всегда терпел неудачу, и Друг смеялся над ним, презрительно опуская углы черных губ. Их общий язык состоял в основном из мимики и жестов, хотя отсутствие хвоста у одного из них часто мешало пониманию и вызывало удивление у обоих. Внутренний огонь, зажженный в нем пламенем заката, требовал выхода. Он соскочил с валуна и молча закружился вокруг своей оси, стоя на одной ноге, притопывая другой и ритмично взмахивая руками. Лишайники с хрустом крошились под его ступнями, вывернутый мох обнажал свой беловато-коричневый подшерсток. Друг лениво приоткрыл один глаз и снова закрыл, не обнаружив ничего необычного. Любой сторонний наблюдатель наверняка нашел бы зрелище одинокого закатного танца пронзительным и даже жутковатым. Но сторонних наблюдателей не было…
Глава 1. Салат из кукурузы и крабовых палочек
(Анжелика Андреевна, 1996 год)
Говорят, что чувство радости жизни не зависит от календарного возраста.
Возможно.
А вот извольте-ка, часиков в двенадцать ночи подойти к телефону и, тихонько по притолоке сползая, понять, что НЕКУДА звонить и НЕКОМУ, и, главное, это уже навсегда и не изменится ни-ко-гда, и незачем пудрить нос и собственные мозги, потому что чудеса, разумеется, бывают и случаются, но где-то на иных широтах, а у нас все больше селедка с луком, и махровое полотенце с петушком на крючке в ванной, а за газовой колонкой сплел паутину паук, и надо бы ее, паутину, смести, но все как-то жалко, потому что старался же, бедолага, хотя совершенно непонятно, кого он, в сущности, за этой самой газовой колонкой ест.
* * *
Сегодня мне исполняется тридцать пять лет. Сегодня день рождения у меня. И ничего. Ничего. Ни-че-го, черт меня раздери совсем! (последняя фраза исполняется в маршевом ритме, можно в такт прихлопывать крышкой от кастрюли. Только не сильно, иначе эмаль отвалится.)
То есть, в субботу, как всегда, придут, конечно, все мои тетки в полном составе, с мужьями (у кого сохранились), с детьми (кто завел), и будут тосты за здоровье, салатики – традиционный «оливье» и новомодный из кукурузы, ленкины маринованные кабачки и белые грибочки от иркиного мужа, и все скопом опять будут следить, чтобы Володя не напился, а Никитка не бил Мишку, а Леночка-маленькая, как всегда, будет на всех ябедничать…
