— Боже милостивый! — выдохнул лакей, прижимая к губам снежной белизны платок.
— И мистер Генри, — продолжал взахлеб Том, бросая на соискателя любопытный взгляд, — хочет, чтоб вы с им сегодня туда отправились. Прям утречком.
— Надеюсь, вы извините меня, мистер Флинт… — начал Себастьян, поворачиваясь к кандидату.
Но человечек с усами в ниточку и мягкими белыми ладонями уже исчез.
— Юношу звали Торнтон, — говорил Генри Лавджой, одной рукой придерживая на своей лысой голове круглую шляпу, а другой вцепившись в край соседнего сиденья. — Мистер Николас Торнтон.
Лавджой уже глубоко сожалел о своем решении отправиться в Эйвери, городок в графстве Кент, в экипаже виконта Девлина и в сопровождении его неописуемого грума, расположившегося на запятках. По виду это был настоящий карманный воришка.
Лавджой не принадлежал к числу любителей лошадей, как и не понимал наслаждения от быстрой скачки. Его же спутник с явным восторгом погонял и без того бешено мчавшуюся пару гнедых; вот он выделывает крутой вираж, карета наклоняется, чуть не опрокидывается, потом выправляется, и снова лошадиные копыта оглушительно стучат по дороге, отмеряя милю за милей. Лавджой зажмурился.
— Сколько ему было? — спросил виконт.
Пришлось открыть глаза. Нельзя отрицать, что возница держит упряжку в своей власти. Лавджой чуть ослабил хватку и тяжело перевел дух.
— Всего девятнадцать. Студент богословия в Кембридже. Собирался принять сан, как его отец.
— Церковнослужитель?
Лавджой снова кивнул.
— Отец юноши — ректор, приходский священник церкви Святого Андрея, преподобный Уильям Торнтон.
— Что навело вас на мысль о связи между смертью этого юноши и лондонскими убийствами?
Лавджой сам считал, что сходство, которое он обнаружил, изучая подробности гибели этих жертв, передать словами довольно трудно. Приходский священник, хоть личность гораздо более заметная, чем викарий или простой куратор [11], на общественной сцене не шел ни в какое сравнение с такими столпами общества, как Кармайкл или Стентон.
— Насколько я знаю, труп этого юноши был выпотрошен, а внутренние органы удалены. Помимо этого мне мало что известно. Должен сказать, что убийство молодого Торнтона привлекло гораздо меньше внимания, чем недавние происшествия в Лондоне. Эйвери, в конце концов, расположен довольно далеко от столицы.
— И отец юноши всего-навсего сельский священнослужитель, — добавил виконт.
Лицо Лавджоя хранило бесстрастие деревянного идола.
— Совершенно верно.
Впереди показались белые воротца дорожной заставы. Том затрубил в рожок, Девлин осадил лошадей и стал ожидать, пока из своей будки покажется служитель.
— Так вы говорите, что этого юношу убили в апреле нынешнего года? — продолжал свои расспросы Девлин, когда застава осталась позади.
— Убийство произошло во время пасхальных каникул, когда он приехал навестить отца. В тот день он отправился порыбачить.
— Один?
— Кажется, так. Позже его удочка была найдена на берегу ручья, что протекает позади дома священника.
— А тело юноши?
— Его не могли отыскать до следующего утра. На рассвете труп был обнаружен во дворе у самых дверей церкви. Убийца положил его поверх одной из могильных плит.
Кентский Эйвери оказался сонным рыночным городком в графстве Кент. Широкая центральная улица, Хай-стрит, огибала пологий холм и спускалась к берегам реки Медуэй у его подножия. Над городком царила старая, нормандской постройки, церковь Святого Андрея. Она возвышалась посреди столь же старого, ухоженного двора, среди скошенной травы которого там и сям белели выщербленные временем надгробные плиты. К югу от церкви располагался дом приходского священника — темного кирпича двухэтажное здание с двойными эркерами, изящно выступающими по обеим сторонам невысокого, выкрашенного белой краской крыльца. Дом выстроен был, без сомнения, в конце восемнадцатого столетия.
Преподобный Уильям Торнтон принял их в кабинете, окна которого смотрели на запущенный сад, протянувшийся вдоль задней стены дома. Кабинет явно играл роль покоев ученого схоласта, с кипами рукописных страниц и древними, переплетенными в кожу фолиантами. Они переполняли полки нескольких книжных шкафов, громоздились на столах, возвышались стопками на полу.
Священник сидел в зеленом кожаном кресле у пустого очага. Это был тщедушный старец с редкими седыми волосами и торчащим носом, казавшимся чужим на худом, с запавшими щеками лице. Ноги его были укрыты пледом, и при появлении посетителей он не поднялся.
— Прошу простить, что приветствую вас не вставая, — заговорил он, когда средних лет домоправительница в домашнем чепце ввела к нему гостей, — должен признаться, ноги теперь худо служат мне. Но не подумайте, что я не рад вашему визиту. Не часто меня навещают посетители из самого Лондона. Прошу, садитесь. Миссис Росс, чаю, пожалуйста.
— Примите наши извинения за то, что потревожили вас, — начал Лавджой, садясь на ближайшую старую кушетку. — Но мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем сыне.
Себастьян отказался сесть и теперь стоял, опершись о низкий подоконник окна, выходившего в сад. Он не отводил глаз от бледного лба священника, ввалившихся щек, на мгновение задрожавших губ. В следующую минуту священник крепко сжал их.
— Думаю, вас привели сюда подозрения по поводу этих лондонских убийств? Вы находите, что между ними есть что-то общее?
— Мы считаем это вполне возможным, — кивнул Лавджой.
Одна из узловатых, испещренных голубыми жилами ладоней судорожно сжала край пледа.
— Миссис Росс рассказала мне о последнем из них, о гибели сына мистера Стентона. Это ужасно, можно сказать — просто ужасно.
— Что вы могли бы рассказать нам о том дне, когда пропал ваш сын, мистер Торнтон?
Священник несколько минут сидел молча. Когда он начал свою речь, старческий голос звучал хрипло и так странно невыразительно, будто говоривший мог произносить слова, только мысленно отделив свои чувства от того, о чем вынужден был рассказывать.
— Николас жил в Кембридже, но той весной он приехал домой на Пасху. Здесь, в Эйвери, он старался проводить каждую минуту в лесу и в тот день тоже отправился туда. Это было во вторник. Через несколько дней ему предстояло возвратиться в университет.
— Он пошел на рыбалку?
— Он взял с собой удилище, но, думаю, скорее это был предлог. Мальчик хотел казаться занятым делом. — Что-то похожее на огонек усмешки появилось на мгновение в глазах старика, чтобы тут же исчезнуть. — Пообещал вернуться через час-два к полднику.
