— Какой? — быстро спросил Губарев. Фокина наморщила лоб.
— Кажется, «Сандар». Да, «Сандар», — уже уверенно повторила она. И снова молчание. Губарев видел, что она борется с собой, словно решает внутреннюю проблему: говорить — не говорить.
— Вы пришли туда… — пытался дать толчок раз говору Губарев.
Она посмотрела на него, словно очнувшись от глубокого сна.
— Я пришла туда, потому что хотела… ну… просто встретиться с ней, поболтать. Но на вернисаж не попала. Вход был только по пригласительным билетам. Тогда я… — Фокина сделала паузу. — Да что так скрывать, я подкараулила ее около входа. Она вышла не одна, с двумя журналистами. Они брали у нее интервью. Она увидела меня и остановилась. Как вкопанная. Потом улыбнулась и подошла ко мне. «Подожди немного, сейчас я закончу, — кивнула она в сторону сопровождающих. — Подождешь?» — «Конечно, — ответила я. Через несколько минут она подошла ко мне: сияющая, выхоленная. „Ну как дела?“ — спросила она. „Нормально, — ответила я. — Как ты?“ — „Отлично, — говорит. — Ты была на моей выставке?“ — „Не попала“, — отвечаю. „Я дам тебе билет. Приходи туда завтра. Возьми“. Я взяла билет. И тут я поняла, что нам разговаривать абсолютно не о чем. Понимаете: не о чем! — повторила Фокина. — Все ушло, испарилось. Она была совершенно другой. И в ее новой жизни мне места не было. Ни места, ни уголка.
Фокина перевела взгляд на Губарева. В них были отрешенность и неприязнь. Ненависть. К чему, подумал Губарев. К бывшей подруге? Да, пожалуй, так.
— Она тоже поняла это, потому что оглянулась вокруг, словно желая, чтобы кто-то спас ее от меня. Отвлек. И тут зазвонил мобильник. Она стала разговаривать с кем-то. Я поняла, что это — мужчина. Любовник, — сказала Вера.
— С чего вы сделали такие выводы? — задал вопрос Губарев. Эта информация чрезвычайно заинтересовала его.
— По тону, по смеху. Женщина в таких делах не обманывается. Я не могла ошибиться в этом.
— О чем они говорили? О том, где им лучше встретиться. И когда. Она назначала свидание прямо у меня на глазах. Я была для нее нулем. Неодушевленным предметом, которого можно было не стесняться!
Чувствовалось, что такое поведение Дины задело Фокину больше всего. Ее бывшая подруга не считала нужным даже что-то скрывать или навести на свою жизнь пристойный глянец. Ей было на это просто наплевать: на Фокину, ее мнение… Губарев подумал, что ничто так не задевает самолюбие человека, как то, что его принимают за пыль и ветошь. За муравья под ногами. Губарев представил себе, какой униженной чувствовала себя Фокина. Раздавленной и ничтожной.
— Наверное, она была поглощена собой… — осторожно сказал Губарев. Ему хотелось разговорить Фокину до конца.
— Поглощена! Конечно, поглощена! Я для нее перестала существовать, и давно. Знаете… — В глазах Фокиной появился лихорадочный блеск. — Знаете, как я мечтала о том моменте, когда увижу ее! Мне почему-то казалось, что она не забыла меня, просто завертелась в своей жизни. Я думала, что, увидев меня, она обрадуется. Обнимет. Скажет: как я рада тебя видеть! Мы же были лучшими подругами. Вместе хотели стать знаменитыми искусствоведами. Ездить на научные симпозиумы и конференции. Изучали английский и французский языки. А что получилось? Меня вышвырнули вон, как половую тряпку. Откупились билетом на выставку!
Что тут можно было сказать! Все было чистой правдой. Губарев обратил внимание, что люди, добившиеся успеха или шагнувшие на другую социальную ступень, чаще всего решительно рвут со старой жизнью, окружением, друзьями… Почему они это делают? Сложно сказать! Может, не хотят, чтобы им завидовали?.. Или хотят стать новыми людьми до конца. До последнего штриха и детали. Они меняют собственную шкуру, выползая из старой. Линяют. Да, может, просто не хотят, чтобы им завидовали. Или все объясняется еще проще и грубее. Успешные люди боятся заразиться несчастьями и проблемами других. Кто знает… Вдруг когда-то ученые откроют ген несчастья, который на самом деле обладает такой же заразностью, как вирус гриппа или ветрянки? Просто пока мы об этом не догадываемся. А если бы знали, то избавились бы в своем окружении от плаксивых, неудачливых и постоянно жалующихся людей, и наши дела пошли бы резко в гору. Губарев невольно засопел. Это размышление показалось ему чрезвычайно интересным. Он взглянул на Фокину. Она сидела, опустив голову. А когда посмотрела на Губарева, в ее глазах стояли слезы. А потом она открыто заплакала. Хлюпая носом и размазывая слезы по щекам тыльной стороной ладони.
— Ну, ну, — только и сказал майор. И достал носовой платок. Ему стало жаль эту женщину, у которой рухнули все надежды.
— Не надо, — Фокина отвела его руку с платком. И шмыгнула носом. — Справлюсь сама, — с ожесточением сказала она.
— Не сомневаюсь. А Дина Александровна как-то называла этого любовника? Какое у него имя? Вы не запомнили?
— Почему же — запомнила! Дима… Димочка… Димулька! Как с ребенком ворковала!
Эти сведения были весьма любопытны. Они проливали свет на семейную жизнь Лактионовых. Получается, что она не была такой идиллической и пасторальной, какой казалась на первый взгляд. Впрочем, наверняка в любой семье есть свои тайны и секреты, тщательно охраняемые от посторонних глаз. Кому хочется выносить сор из избы? Брак Лактионовых считался крепким. Удачным. А на самом деле? Что доказывало наличие у Дины Александровны любовника? То, что Лактионов не удовлетворял ее как мужчина? Или это были проблемы эмоционально-психологического плана? Об этом стоило поразмышлять на досуге. Но сейчас надо попрощаться с Фокиной. И поехать на работу.
— Спасибо за информацию, — сказал Губарев, вставая со стула.
Фокина ничего не ответила.
Не успел Губарев подойти к двери, как она распахнулась и перед ним выросли Наталья Григорьевна вместе с художником-реставратором.
— Можно приступить к работе? — недовольно прогудел мужчина.
— Да. Беседу мы закончили. Наталья Григорьевна бросила пристальный взгляд на Фокину. Увидев ее в слезах, она укоризненно посмотрела на Губарева. Вот до чего вы довели женщину, казалось, говорил ее взгляд. Тот пожал плечами.
— До свидания, — сказал Губарев всем присутствующим. Откликнулась одна Наталья Григорьевна.
Когда майор закрывал дверь, его взгляду представилась следующая картина. Наталья Григорьевна обнимала Фокину за плечи. И что-то горячо шептала ей. Со стороны она выглядела, как наседка, оберегающая своего птенчика. Фокина была для нее бедной «девочкой», нуждающейся в опеке и защите. Губарев вздохнул. Жаль, когда у женщины нет своей личной жизни. Но что делать! Не раздавать же мужей, как бесплатные сырки при дегустации. Это Жириновский обещал каждой женщине по мужу. Но политики на то и политики, чтобы обещать несбыточное.
