«Да он еще и философ! Наверняка я первая, кто клюнул на его крошки в интернете».
Светлана вышла из машины и направилась к поэту.
Она остановилась в трех шагах от него. Блок все так же продолжал кормить голубей, не отрывая взгляда от земли. Он не заметил ее! Нужно было как-то привлечь к себе внимание, но все слова как на зло, куда-то разбежались.
— Вам не кажется, Света, — сказал вдруг поэт ангельским голосом, по-прежнему глядя строго вниз, — что все птицы, все животные… вообще, кроме человека, все живое на Земле — это представители иных цивилизаций. Они присланы сюда с миссией рассказать нам о далеких мирах, но не могут докричаться до нас. Не могут, потому что мы сами не хотим ничего слышать.
Блок поднял глаза и твердым взглядом, но с беспокойным огонечком внутри, посмотрел на Светлану.
«Точно псих! — сказала она себе. — Так… Правило трех «нет»! Не возражать, не потакать… и что там третье? Забыла…»
— Я думала, вы меня не заметили, — сказала она вслух и добавила: — Здравствуйте, Саша.
Блок бросил на землю последние крошки.
— Пойдемте в зоопарк, — неожиданно предложил он. — Наверняка вы были там в последний раз лет в десять. Зоопарк — это машина времени. Путешествовать в прошлое так легко. Нужно только забыть все, что было после.
«Нет, с ним определенно надо повнимательнее. Вспомнила! Третье «не» — не расслабляться!»
Конечно, никакого путешествия в прошлое не получилось. Разве что на несколько мгновений, когда ветер вдруг доносил запахи, которые ассоциировались у нее с детством, именно с зоопарком, где она и в самом деле была в последний раз в десять лет.
Александр Блок до настоящего психа не дотянул. Но до звания «чудик» дотягивал вполне. Взять хотя бы его стиль в одежде. Света оказалась права. Она была первой женщиной, которая пришла к нему на свидание. Но, как выяснилось, Светлана вообще единственная, кому он предложил встретиться.
— Почему я? — спросила она.
— Не сейчас, — помолчав, ответил он.
«А вот и тайна… Что называется, заинтриговал».
Как поняла Света, в принципе, Блоку никто не был нужен. Для общения ему хватало самого себя. Обычный человек вызывал у него только скуку.
— Вы не правы, — возразил Александр. — От общения я не отказываюсь. Но мне вполне хватает Интернета. Пространство! Вот о чем речь.
Это уже было в самом конце прогулки, когда они, стоя у решетки в окружении галдящих детей, наблюдали за белыми медведями внизу. Полтора часа отлетели в прошлое как одна минута. Со временем в зоопарке действительно творилось что-то не то.
— Да, пространство, — повторил Блок. — Посмотрите на шкуру этого несчастного животного — желто-серая! Ему нужна не эта комфортабельная бетонная яма, а вся Арктика. Тогда он сольется со льдами и обретет завершенность. Чем меньше пространства, тем неестественней цвета. У души тоже есть цвет. И она нуждается в пространстве. В пространстве общения. Я вижу цвет души. Вот у вас она золотистого оттенка в зеленую, голубую и черную крапинку. Золотистый цвет, хороший цвет.
— А крапинки!
— Это разрывы. Вы насилуете свою душу. Делаете то, что вам противно, — зеленое, обращаетесь с теми, кто вам несимпатичен, — голубое.
Блок замолчал.
— Ну а черное? — не удержалась Светлана.
— Черное?.. Да, это пугающее черное… Конечно, из-за черного мы и встретились… Нет, я не псих, — словно прочитав ее мысли, спокойно сказал поэт. — Я — мистик. Такой же, как мой знаменитый тезка… Когда я случайно заглянул на страничку, где вы развесили свое объявление под ником… ну, под именем Андромеда… Андромеда!!! и прочел его… это странно даже для меня… откуда-то вдруг спустились четыре строки. Словно не мои. Я не люблю рифму. Я записал их и вдруг понял — они предназначены вам. Вы должны прочесть их… как предупреждение. Извините, что не начал сразу с этого. Просто… нет, я не боялся напугать вас… просто вы мне неожиданно понравились.
— И что это за четыре строки, — поспешила сменить тему Светлана.
— Это катрен. В духе Нострадамуса. Если бы я был психом, я бы так и сказал: Нострадамус просил передать вам… Но какая-то чертовщина во всем этом, несомненно, есть. Вы же явились на зов… Вот. Возьмите и прощайте.
Александр протянул ей сложенный в четверо тетрадный лист в клеточку, развернулся и быстро пошел к выходу. Она хотела окликнуть его, но не окликнула. Слишком много было вокруг народу — постеснялась.
Через десять минут, сидя в машине, Светлана с беспокойством, пытаясь постичь скрытый смысл, который отчетливо ощущался, перечитывала вновь и вновь четыре строки, написанные от руки скачущим почерком:
Хрустальный меч в аду куется.
Бумажный щит куют в раю.
Вино на скатерть не прольется.
Змея ужалит тень свою.
Никакого сомнения, катрен а-ля Нострадамус намекал, что по Светлане плачет кладбище. Туда она прямиком и отправилась — на Красненькое, где ждал ее Николай Гладышев.
Он действительно ее ждал (ноги на ширине плеч, руки заложены за спину — классическая поза английского копа), но не возле самих кладбищенских ворот, а ближе к часовенке, через раскрытую дверь которой взгляд свободно проникал внутрь, в полумрак и сразу натыкался на неподвижное пламя свечей.
Увидев Свету, Николай обрадовался так, как ребенок радуется новой игрушке, о которой долго мечтал. Конечно, прыгать на месте и хлопать в ладоши он не стал, но было видно, что с трудом сдерживается.
Гладышев, все так же с руками, заложенными за спину, похожий теперь на провинившегося школьника, начал с того, что принес извинения за место, выбранное для свидания.
Простая история. Оказалось, что его машина с утра вдруг закапризничала. Пришлось договариваться со знакомым механиком, которому только и доверял Николай. А знакомый механик обитал в одном из боксов кооперативного гаража, территория которого прилепилась прямо к кладбищенской стене, больше похожей на крепостную. Время, устроившее Светлану, совпало со временем, устроившим механика. Вот и все.
— Я чувствую себя первооткрывателем, — сказал Гладышев. — До меня, наверное, никто не назначал свидание на кладбище.
— У входа, — уточнила Светлана. — Ближе к часовне.
— Рад, что вы все правильно поняли, что пришли… это вам.
Гладышев неожиданно сделал быстрое движение рукой, и Света увидела перед глазами роскошный букет алых роз, который можно было спрятать только за его широкой спиной.
Сердце ее мгновенно растаяло.
— Семнадцать? — вспомнила она слова Николая.
