Он бодро закончил речь пожеланием здоровья и счастья всем присутствующим и отпустил их веселиться на ярмарку.
Раздались аплодисменты, один дрожащий возглас «Благослови, Господи, патруна», но по большей части все возвращались на благотворительный базар в гробовом молчании.
Миранда заметила скрытую тревогу на лице Николаса, и ее глаза вспыхнули сочувствием к нему. Она не знала, что он вспоминает прежние времена, когда речи его отца вызывали страстный прилив преданности, выраженный неистовыми аплодисментами и топотом ног.
Арендная система была впитана Николасом с молоком матери. Он не видел в ней никаких изъянов, ничего, что кто-нибудь имел бы право критиковать. Его оскорбляло, что они не понимают, что более чем умеренная рента, которую он получал, была чисто символична и имела лишь традиционное значение. Конечно, их птица и овощи не приносили того дохода, как это было во времена его прадеда. Николас, благодаря вложению денег в городскую недвижимость, то есть благодаря замечательному закону экономики, по которому в развивающейся стране деньги порождают деньги, был очень богатым человеком.
Арендаторы, откровенно говоря, приносили ему одни убытки, но он скорее отрубил бы себе правую руку, чем продал бы хоть один клочок земли, хотя со времен революции не существовало закона, который запретил бы ему это сделать.
Он смотрел, как они наслаждаются музыкой и играми, которые он для них организовал, а также его угощением и пивом. Затем, повернувшись, он увидал выражение глаз Миранды. Она сразу же опустили ресницы, убедившись сперва, что никто не заметил выражения ее чувств. Его глаза сразу же приняли свое обычное выражение, а губы твердо сжались.
Но он не обиделся на ее сочувствие, а слегка улыбнувшись, взял ее руку.
— Должно быть, вы устали, Миранда. Мы все так долго были на ногах. Может, вы хотели бы отдохнуть немного, чтобы быть сегодня вечером свежей и очень красивой?
Миранда хотела не отдыхать, а присоединиться к всеобщему веселью, но она немного дрожала от его непривычного ласкового прикосновения и новой заботливой нотки в голосе.
— Боюсь, я никогда не буду очень красивой, кузен Николас, — ответила она, глядя на него из-под ресниц — это было первое кокетство в ее жизни, — но, возможно, мне действительно лучше отдохнуть.
Николас держал ее руку, помогая сойти с платформы, потом поклонился и быстро произнес:
— Я полагаю, что вы даже не догадываетесь, насколько вы красивы.
Граф, следуя чуть позади них, услышал эти слова и подумал:
«Ну вот, месье, мы уже просыпаемся. А дело движется быстрее, чем я предполагал». И он зевнул, так как от жары его потянуло в сон.
В этот вечер, когда Миранда провела часы в возбужденной подготовке к балу, она крутилась перед зеркалом и ее сердце бешено колотилось в новом для нее осознании своего могущества. Все наряды от мадам Дюкло были превосходны, и требовали от ловких пальцев девушки лишь немного подогнать там или тут, но розовое атласное бальное платье было просто великолепным.
Брошь — подарок родителей — на тонких кружевах, обрамляющих декольте, выглядела неплохо, хотя Миранда и не считала ее больше элегантной, как раньше. Перед тем, как прикрепить ее к кружевам, она взглянула на переплетенные пряди и ощутила слабый укол тоски по дому.
До чего я счастливая, размышляла она, тщетно пудря щеки, вопреки моде раскрасневшиеся от возбуждения, которое еще больше усилилось, когда в ее Дверь постучал лакей и преподнес ей букет цветов, что было особым распоряжением патруна: розовые бутоны, крохотные малиновые орхидеи и папоротник адиантума. Как это похоже на него, радостно думала она. Ей как раз хотелось украсить чем-нибудь свои волосы.
Она прикрепила маленькие букетики с двух сторон над кудряшкам, а остальные пришила к бархатной ленте в виде браслета. Затем, уверенная, что может соперничать с любой молодой леди, она последний раз поправила чудесный кринолин, гордо расправила плечи и выплыла из комнаты. Раздвижные двери между Зеленой и Итальянской гостиными были открыты. Обе эти большие комнаты, библиотека и даже маленькая Красная комната были заполнены людьми, снующими туда и сюда, обменивающимися парой слов, приветствуя друг друга, и переходящими к другим группам.
Джоанна, сидя в позолоченном кресле рядом со входом в Зеленую гостиную, держалась с необычным оживлением. Перед ней угодливо склонился высокий мужчина с бакенбардами цвета имбиря, а она играла своим веером, и улыбалась с кокетством, которое Миранда считала совершенно недопустимым. Хозяйка имения была неотразима в желтой парче, специально подобранной для того, чтобы ее наряд гармонировал с самыми великолепными драгоценностями Ван Ринов — рубиновым кулоном и колье в виде солнца с жемчугом и бриллиантами. Рубиновый кулон привел публику в восхищение, и мужчина с имбирными бакенбардами, и несколько леди с джентльменами, подходили к Джоанне, чтобы почтительно ее поприветствовать. Миранда беспомощно стояла в дверях, не зная, что ей делать. Она слышала, как все они просили рассказать историю камня, который в семнадцатом веке был вывезен из Индии в Амстердам, и осыпали Джоанну комплиментами. Действительно, в этот день миссис Ван Рин выглядела на редкость привлекательно и была скорее величественная, чем толстая. Один раз она повернула голову, и ее глаза на мгновение остановились на растерянной девушке, смущенно стоящей у дверей. Так обычно выглядят люди, чувствующие себя неуверенно в незнакомой компании. Но Джоанна не стала ни подзывать ее, ни даже хоть как-то попытаться поприветствовать, а вновь повернулась к друзьям.
Миранда попятилась от двери с желанием бежать прочь, но увидев Николаса, входящего зал из Красной комнаты, остановилась. Мгновение они молча смотрели друг на друга. В темно-синем костюме, выглядевшем особенно эффектным благодаря белым оборкам и галстуку, он был поразительно красив, красивее, чем когда-либо, и в это мгновение под его пристальным взглядом ее смущение исчезло.
Его глаза имели загадочное выражение, когда он подошел к ней:
— Как я и думал, цветы очень идут вам, Миранда. Пойдемте, я хочу представить вас своим друзьям.
Не обращая внимания на ее протесты: «О нет, пожалуйста, я не знаю, что говорить…», он взял ее под руку и провел ее через всю гостиную, останавливаясь рядом с каждой группой: «Это моя кузина, мисс Миранда Уэллс».
Перед ней мелькало множество лиц, некоторые доброжелательные, некоторые безразличные, некоторые оценивающие и слегка враждебные, и все они казались ей отдельными от своих имен, словно эти имена были отгорожены от своих обладателей дымкой тумана. Здесь присутствовало много Ван Рансселиров, Ливингстонов, Шоллеров и еще больше тех, чьих имен она никогда не слышала. Лишь два человека выделясь из дымки тумана — мистер Мартин Ван Бурен, бывший президент США, пожилой лысый джентльмен в сливовом атласе и его сын Джон, высокий представительный молодой человек с имбирными бакенбардами, тот самый, что беседовал с Джоанной.
