сделанном, чем о собственной трусости. Будем надеяться, он прав.
Наутро выяснилось, что Борис Иванович слово сдержал. Действительно договорился с другом детства. Зорка пока поживет у него — временно. Женю еще подержат в больнице. А там сердобольный врач придумает что-нибудь еще. У него как раз еще один друг скоро из командировки возвращается.
Если друг — такой, как сам психиатр, беспокоиться не о чем. Именно это Зорка и повторяла себе с той минуты, как услышала от Бориса Ивановича сбивчивый план своей дальнейший жизни. А особенно — вечером, когда поехали знакомиться с «другом».
Но отступать — некуда. Альтернатива — к тетке. На ее условиях. На условиях предательства Никиты и себя самой. Иди речь об одной Зорке — предпочла бы самый высокий в городе мост. Но что тогда ждет беззащитных маму и Женькой?!
А в Борисе Ивановиче что-то внушает доверие. Он такой… неловкий и смешной. Подобные люди опасными не кажутся. Так, может, и не бывают?
Друг живет в очередной высотке — на одиннадцатом этаже. Скрипучий лифт тормозил дважды — будто нерешительность Зорки чувствовал и время тянул. Но до места довез благополучно. А вот Борис Иванович явно беспокоится больше спутницы. Боится лифтов?
Дверь Зорке не понравилась — цельнометаллическая, серая. А что — лучше обитая резаной тряпкой? Как большинство в родном городишке?
Открыл по уши заросший здоровенный мужик в мятой майке и драных трениках. Это — друг детства Бориса Ивановича?! А если нет — то что здесь делает этот страшный дядька? И не планирует ли остаться на ночь?
— Мишка, — поприветствовал его Борис Иванович. И у Зорки упало сердце. Рухнуло в пропасть — на острые камни. Обещанного друга зовут именно Михаилом.
— Миха! — протянул тот лапищу Зорке. Вычищать под ногтями грязь он явно считает излишней утонченностью.
— Зорина, — как можно нейтральнее поздоровалась она. И чуть не поежилась под откровенно раздевающим взглядом.
— А уменьшительно — как?
— Зора.
— Сура! — радостно ухмыльнулся он. — Как в песне: «Я — Сура, ребенок нежный…»
— Зора, — холодновато поправила она. — А лучше — Зорина.
Желание удрать становится почти неконтролируемым. Бешеным. Еще б было, куда…
И так жаль прощаться с шансом на нормальную жизнь! Зачем вообще надеялась? Теперь стократ хуже!
За спиной заросшего Михи — не слишком чистая прихожая. С не слишком свежими обоями. И даже не то чтобы очень целыми.
— Миш, ты бы не держал девушку на пороге, — вмешался Борис Иванович. — Чайку бы, что ли, организовал? Конфет достал?
— И чаек есть, и пивко, и водочка, — Мишка посторонился, пропуская Бориса.
Тот уступил место Зорке, и в последний миг Миха словно случайно качнулся вперед, его бедро достало Зоркину ногу. Та отшатнулась, брезгливо поморщилась.
Миха ухмыльнулся. Сально:
— Не бойся, Сура-а-а…
Как бы объяснить некоторым, что кроме страха существуют и другие чувства? Отвращение, например? Или брезгливость?
А Борис ничего не заметил? Совсем? Он, конечно, близорукий, но…
— Какая водочка? Зорина — несовершеннолетняя, я же тебя предупреждал, — уже за закрытой дверью вмешался-таки врач. — Ты тут смотри мне…
— Да, Борька, я же обещал: значит, заметано. Миха обещал — Миха сделал. Ну по чуть-чуть ведь можно? Сура водочку уважает?
— Нет.
Чуть отлегло от сердца.
— Значит, молока? — ухмыльнулся Миха. — Теплого, на ночь? С печеньем?
Да хоть с черствым хлебом!
— Лучше чаю.
— Чаю — значит, чаю. — Он любую фразу умудряется сделать мерзкой! — С конфеткой. Маленькие девочки любят сладкое.
Укостылял на кухню — на сей раз ничем гостью не задев. Зорка решительно прошла следом.
— Чаю — значит, чаю…
— Послушайте, — девушка прямо взглянула на него. Пытаясь сделать взгляд ледяным. — Если вы считаете меня проституткой — я лучше уйду.
— Какой проституткой, ты что? — улыбнулся Миха. Тоже не слишком натурально. — Я ж Борьке обещал…
Электроплиту тут мыли при постройке дома — не позже. Пол… ну, не тогда, конечно, но явно до Нового Года. Вон в углу остатки засохших хвоинок. Пополам с прочим мусором.
— Что тут у вас? — заглянул Борис.
Сор, грязь, пыль, остатки чужих трапез — и Миха с сальными глазами.
— У девочки — паранойя. Уверена, что все мужики ее хотят, — хохотнул «друг детства». — Наверное, потому что мальчики на нее смотрят редко… Не тот типаж.
Зорка едва не покраснела. Гадость какая! И вранье!
— Мишка! — чуть повысил голос Борис Иванович.
— Слушай, я сейчас передумаю. Я тут согласился ее приютить, отшил на это время всех баб. Можно сказать, испоганил себе всю личную жизнь! А вы мне тут вдвоем допросы устраиваете! Ты же меня знаешь!
— Знаю. Миш, не обижайся. Ей действительно некуда пойти. Извини.
— А некуда — так пусть не хамит. Нужно она кому-то — соплячка малолетняя…
Зорка молча сжала кулаки. Тетя Тамара будет разговаривать ничуть не вежливее. Ее клиенты — тем более.
Чай прошел в напряженном молчании. Миха достал-таки «водочку», но опрокинул пару рюмок один. Борису «идти к жене и теще». Зорка, несмотря на все подначки, отбоярилась. Равно как и от сигарет. Дешевых, с мерзким запахом. Такие курил давний поклонник Динки, как-то отметеливший ее до полусмерти.
Да и чашки не мешало бы сполоснуть еще разок. На Зоркиной — следы предыдущей помады. Ярко-фиолетовой.
Даже в квартире Маринки было чище. Наверное, потому что девушка.
Перед уходом Борис явно хотел еще что сказать, но побоялся окончательно разозлить друга. Только попрощался с Зоркой. Опять пообещал, что всё будет в порядке.
Миха опрокинул еще стопарь, со вкусом закусил салом. Без хлеба.
— Сколько тебе лет, Сура, ребенок нежный?
— Не Сура, а Зорина. Пятнадцать, — честно ответила она.
Не тот случай, чтобы накидывать. Даже убавила бы, да Борис наверняка сказал правду.
— Ого. А тянешь на все восемнадцать.
Или не сказал? Только о ее «несовершеннолетии».
— Знаю, — вздохнула Зорина.
— С такими… — Миха сально повел рукой. Изображая то, чего у мужиков не бывает. Разве что у очень жирных.
Да и у Зорки — не то чтобы слишком богато.
Гадость какая!
— Я должна глупо похихикать, дать вам в морду или уйти?
— И не клюешь на комплименты, — не обиделся Миха. Так это был комплимент?! — Да ты — зануда, Сура.
— Знаю.
Отвязался бы уже, а? Посуду бы лучше помыл. Вон кусок хозяйственного мыла сиротливо приютился на краю битой жизнью раковины. Совсем засохший.
— Ну и дура. Кому нужны зануды?
Хорошо бы — никому! Ведь правда никому, а? Зорка тогда станет раз в сто занудистее.
— Останешься старой девой. Юбка метлой, волосы пучком, очки — во! — хихикнул он.
Именно такие Михи в детстве ненавидят и достают девочек в очках. Вроде
