– Замочили его, – сказал Вадик значительно, – это я вам точно говорю. Я знаю.
– Что вы знаете?! – крикнула Вероника, и все на нее посмотрели. Она была уже с сигаретой – даже деда не побоялась! – а Геннадий Иванович держал перед ней спичку. Она закурила, и он сильно дунул, потушил спичку и сунул ее обратно в диковинный коробок с картинкой.
Профессор Генрих Янович барабанил пальцами по столу и смотрел в сторону. Замечаний не делал.
– Что вы знаете?! Что вы можете знать?! – повторила Вероника, занавесившись дымом.
– А вам-то что? – вступила Галка, почуявшая в Вероникиных словах некую “скрытую угрозу, эпизод первый”, а может, второй, в адрес возлюбленного.
– Все прямо помешались на этом… утопленнике, – подхватила Элеонора Яковлевна. – Мы с Оленькой несколько ночей не спали, практически ни минуты, а вы теперь опять завели эти дурацкие разговоры!
– Пусть говорят, мама, – почти прошептала Оленька, и голос у нее дрогнул. – Я уже совсем успокоилась. Совсем…
Марина зорко следила за всем происходящим – в конце концов, это ее “приключение”, и просто так она никому его не отдаст.
Откуда Вадик мог знать, что это убийство? Он ведь не находил ремня, обмотанного вокруг сваи! Или он видел, как его нашла Марина? Если видел, значит, следил? Значит, ночью на берегу был не только Тучков Четвертый, но и еще кто-то третий?! Третий – это Вадик?!
– А… откуда вы знаете, что его убили? – осторожно поинтересовалась Марина. – Милиционер нам тогда сказал, что это несчастный случай! И даже уверил нас, что…
– Уверил! – повторил Вадик презрительно и, кажется, едва удержался, чтобы не сплюнуть на пол. – Разве им надо разбираться?! Им галочку нужно поставить, что труп, мол, не криминальный. Только криминальный он, я это точно знаю.
– Расскажите! – попросила Вероника. Глаза у нее горели странным блеском. – Расскажите сейчас же, Вадим!
Он бы и рассказал, конечно, но тут оскорбилась Галка, которую раздражал интерес профессорской внучки к “ее мальчику”, и она воспринимала этот интерес несколько в лоб – раз пристает к нему с вопросами, значит, непременно хочет отбить у нее, Галки.
– Ваденька, пошли лучше! Ну ты па-атом расскажешь! Ну, за обедом!
– Нет, сейчас! – крикнула Вероника и этим окончательно испортила все дело.
Галка сию же минуту уволокла упирающегося Вадика, так и не дав ему сказать ни слова, а оставшиеся за столом переглянулись с недоумением.
– Почему – убийство? – строго спросил Генрих Янович у своей внучки. – Ведь об этом даже речи не было!
– Дед, ну, значит, теперь будет! Какая разница, было или не было! Он же явно что-то знает, этот подкаблучник!
– И-и, не скажи, милыя! Одно дело, когда пьяный свалился, а другое, ежели подтолкнул кто! Потому ежели подтолкнул, значит, сатана тут поблизости воду мутит! А с сатаною шутки плохи, плохи, ребяты! Кабы не пришлось нам отсюдова… тово…
– Ах, боже мой, да замолчите вы! Оленька чуть не плачет! Не расстраивайся, Оленька, милая! Вот сырничек вкусный, скушай и сразу успокоишься!
– Вам необходима физическая нагрузка, – сказал Сережа с сочувствием.
– Начните с прогулок на свежем воздухе, – прибавила Юля. – В парке можно и зарядку сделать.
– Я не могу, – чуть не плача, отказалась Оленька, – спасибо, но я не люблю… гулять. Я дитя мегаполиса, а не природы. Только в городе я чувствую себя хорошо, а в лесу мне… неуютно.
– Это совершенно не правильно, – Генрих Янович очень убежденно постучал по столу сухой стариковской ладонью, – нет никаких “детей мегаполиса”, все это газетные выдумки! Человек вышел из леса, только в лесу он и может полноценно отдыхать. В лесу, в горах, ну, у моря! И для нас, доложу я вам, выходцев из северных болот, ничего нет лучше, чем холодное море! Да-с, холодное!
Валентина Васильна шумно хлебнула из стакана.
– Кто из лесов, а мы, к примеру, люди южные, тепло любим! Верно, Паш?
Паша по своему обыкновению ничего не ответил.
– Какие же такие южные, Валентина Васильна? Берберы? Троглодиты?
Валентина Васильна обиделась на “троглодитов” и понесла что-то несусветное о том, что, может, кто в университетах и учился, а она хоть и не училась, а знает, что лучше места, чем Ростов, и в помине нет! Таганрог тоже ничего, но Ростов все равно лучше.
Генрих Янович ничего не понял и продолжал настаивать на своем.
Оленька вздохнула. Элеонора Яковлевна подсунула ей под нос бутерброд с маслом.
– Пошли? – деловито оглядев стол, спросил Сережа у Юли.
Юля тоже оглядела – есть больше нечего, можно уходить.
– Мы в бассейн! – объявила Юля. – Кто с нами?
– Я уже была, – сообщила Марина, и Элеонора Яковлевна выразительно фыркнула.
Оленька отпихнула бутерброд и поежилась.
– Как вы можете там… купаться? Там так неуютно и холодно! Такое… ужасное пространство! И теперь, когда… здесь кто-то утонул! Я ни за что не пойду!
Сережа выбрался из-за стола.
– Напрасно. Плавание отлично действует на позвоночник!
– Мне оно действует на нервы, – отрезала Оленька.
– Федор Федорович, так вы поиграете с Оленькой? Она так хотела!
– Мама!
– Хотела, хотела, не откалывайся, пожалуйста! Я знаю твою деликатность!
– Я в любое время… так сказать, готов, – пробормотал Тучков Четвертый испуганно, – когда хотите. Вот, после обеда.
– Отлично! Оленька, ты слышала, после обеда! Во сколько, Федор Федорович?
– Скажем в четыре. Подходит?
Марина поднялась. Как-то так получилось сегодня утром, что она не могла, ну никак не могла слышать, как Федор Тучков назначает Оленьке почти что свидание. Вчера вечером ей было наплевать, хоть бы он назначил свидание всей женской половине санатория.
– Спасибо за компанию. До свидания. Увидимся за обедом.
Тучков Четвертый неуклюже поднялся и снял с коленей крахмальную салфетку.
– Я с тобой, – сказал он Марине, и она чуть не упала в обморок, прямо возле разгромленного обшепитовского стола. – Извините нас. Генрих Янович, у нас с вами в одиннадцать партия в бильярд.
– Я отлично помню, Федор Федорович!
– Я тоже приду, – пообещала Вероника.
– И я, – вызвался Геннадий Иванович.
Марина уже шла вдоль длинного ряда столов. Уносила ноги, только чтоб не видеть лиц матери и дочери.
Что он себе позволяет, этот Тучков Четвертый, несостоявшийся генерал от инфантерии?! В какое положение он ее ставит?! Что сказала бы мама, если бы узнала, что почти незнакомый мужчина заявил во всеуслышание: “Я с тобой”?
Он догнал ее в коридоре, застланном малиновой ковровой дорожкой с вытертым зеленым краем.
– Ты что?
– По-моему, мы были на “вы”.
– Как угодно, можем на “вы”. Почему вы смылись?
