– Пейзаж ест вас глазами, – сказал Марат и, видя недоумение отразившееся на лице девушки, спросил – разве вы не сделали памятный снимок на фоне футбольной команды?
Вероника засмеялась и пояснила несколько виновато:
– Это же для потомства. Не ревнуйте.
– Вынужден с вами не согласиться, для потомства нужно делать совсем другое, а снимок был сделан для потомков.
– Точно, – согласилась Вероника, – совершенно верно, именно для этого я сделала снимок, господин умник.
– Прошу – предложил Марат, поводя рукой, и дотрагиваясь до ее локтя.
– Только предстоящий ужин мешает мне разозлиться и пойти погонять мяч с соотечественниками, – сказала Вероника, следуя за ним. Марат не понял, шутила девушка или говорила серьезно. Стеклянные двери бесшумно раздвинулись и закрылись за ними, лишив парочку кондиционированного воздуха.
Обошли клумбу с экзотическими кустарниками. У выезда на шоссе, на стоянке такси, стояло два «Мерседеса», их водители призывно смотрели на мужчину и его спутницу.
– Поедем в город? – спросил Марат.
– Не знаю, решайте сами.
– Или здесь где-нибудь посидим?
– Давайте здесь, эти ресторанчики везде одинаковы, что здесь, что в городе.
Нажав на кнопку под светофором, перешли шоссе, вертя головами в разные стороны. В бывшей английской колонии было левостороннее движение.
– Никак не могу привыкнуть, – сказал Марат, касаясь локтя Вероники, словно поддерживая и помогая.
– Я тоже.
– Но больше всего меня расстраивают эти шикарные авто, испорченные безнадежно.
– В каком смысле испорченные, – удивилась Вероника.
– Руль же справа – пояснил Марат.
Вероника улыбнулась. От основной магистрали вверх в горы уходила второстепенная дорога, вдоль которой на некотором протяжении тянулись друг за другом небольшие рестораны, возвышаясь, друг над другом в пол-уровня. Против каждого на тротуаре были выставлены рекламные щиты в виде огромного меню, на некоторых даже в русском переводе. Облюбовав один из столиков, они расположились за ним; к ним тут же устремился улыбчивый хозяин, держа в руках книги с меню и картой вин.
Марат, заручившись согласием спутницы, заказал рыбу, коктейли из морепродуктов (так было указано в меню), рыбное мезе и красное вино.
– Я знаю, что к рыбе полагается белое, – сказал Марат, – но у меня от него изжога.
– Я думаю, что это предрассудки, – заметила Вероника.
– Совершенно с вами согласен, я как-то пошел на рыбалку с бутылкой сухого вина, белого; наловлю, думаю рыбки, зажарю на костре, и под белое вино съем ее на природе. И что же вы думаете, хоть бы раз клюнуло, но пока смотрел на поплавок начало вечереть и прилетели утки, так вот, одну из них я застрелил. Зажарил ее на костре и съел, запивая белым вином, хотя по правилам дичь надо запивать красным вином, но у меня не было красного вина, так что же не пить совсем.
– Резонно, – согласилась Вероника, – но у меня вот какой вопрос: вы утку застрелили из чего? Из удочки?
– Из пистолета, а почему вы спрашиваете, не верите?
– Дело в том, что мой отец, майор запаса, всегда утверждал, что пистолет – это личное оружие офицера, для решения его личных проблем. А еще он говорил, что из пистолета Макарова нельзя никого застрелить, из него можно только застрелиться.
– Ну почему же, если стрелять в упор, то можно, а потом я стрелял из «Вальтера».
– Мне кажется, что вы врете, – сказала Вероника.
– Ладно, вывели вы меня на чистую воду, – сокрушаясь, сказал Марат, – сознаюсь, я стрелял не из пистолета. Я стрелял из лука стрелой.
– Кажется, я поняла, вы меня обманываете, вас зовут не Марат, вас зовут Мюнхгаузен.
– Вы очень проницательная девушка, – похвалил Марат, – от вас ничего не скроешь.
Они сидели на открытой террасе у самой дороги, но это обстоятельство не беспокоило их, за поздним временем проезжающих машин было мало, Усиливающийся ветер с моря охлаждал теплый воздух, поднимающийся от земли, и теребил хрупкий огонек свечи, зажженный подавальщиком, принесшим вино, хлеб и масло.
– Жаль, что отсюда не видно море, – сказал Марат, сидевший лицом к зданию гостиницы, закрывающей побережье.
– Счастье, полным не бывает, – улыбнулась Вероника.
– Увы, – согласился Марат.
– Где вы были вчера весь день?
– Ездил на экскурсию.
– Что там было интересного?
– Ничего особенного, в основном развалины древних цивилизаций, камни, а камни – везде одинаковы, но зато я искупался в море, в том месте, где появилась из пены морской Афродита, теперь я буду всегда молодым.
– Вам рано еще об этом думать.
– Вы добрая девушка.
– Я говорю правду.
– За сегодняшний вечер, – сказал Марат, поднимая свой бокал. Чокнулись. Глухой стеклянный звук возник и тут же унесся в звездную темноту неба.
– Хорошее вино? – вопросительно сказал Марат.
– Да, терпкое, мне нравится терпкое.
– Что еще вам нравится?
– Многое, почему вы спрашиваете?
– Чтобы знать.
– Вероника покачала головой.
– Что? – спросил Марат.
– Тайны дома узнать норовят, чтобы держать его в страхе.
– Что вы, что вы, в каком страхе? Напротив, делать приятное.
– Это будет слишком просто. Догадывайтесь сами. Или вы в школе заглядывали в конец задачника?
– Заглядывал, скрывать не буду. Но, да ладно, вопрос снимается.
Появился подавальщик, неся на подносе огромное блюдо с нарубленным салатом, дольками апельсина, лимона и яблока, оливками и маслинами, на всем этом великолепии были выложены несколько сортов жаренных на гриле рыбин, и прочей морской живности, в виде кальмаров, крошечных осьминогов, королевских креветок, панированных, и зажаренных видимо в кипящем масле. Он же наполнил бокалы вином.
– Прозит, – сказал Марат, поднимая свой бокал.
– Что? – недоуменно спросила Вероника.
– Действительно, – вдруг озадачился Марат, – откуда вдруг слово выскочило. А вы не знаете этого слова?
– Нет.
– Все, вспомнил, это словечко из романов о фашисткой Германии, в которой работали наши разведчики. Вот, что значит другое поколение. Сколько вам лет? Я знаю, что дамам такие вопросы не задают, но вы в таком возрасте, когда им можно гордиться.
– Двадцать, а вам.
– Сорок. Я уже пережил многих достойных людей.
– То есть?
– Александра Македонского, Пушкина, Лермонтова и кажется даже Байрона.
– То была другая эпоха, время было плотней, все происходило значительно быстрее. Вы, как философ, должны понимать это, как никто другой.
– Я не философ, – грустно сказал Марат, – я – специалист по научному коммунизму. Когда я подавал документы в МГУ, туда конкурс был меньше. Я пошел по пути наименьшего сопротивления, а это не самый лучший путь, как показывает мой жизненный опыт. И вообще, в последнее время, я все больше склоняюсь к учению дао, знаете?
