– Ваша очередь, – сказал он.
– Что? – не поняла Алекс, поглощенная своими мыслями.
Уэлч стоял на расстоянии вытянутой руки – достаточно близко, чтобы видеть темное углубление пупка над поясом джинсов. Достаточно близко, чтобы видеть капли воды на его плечах и груди. Ее взгляд опустился ниже. И стало ясно, что Уэлч реагирует на ее присутствие так же, как она на его. Боясь быть застигнутой на месте преступления, она быстро отвела взгляд.
– Я дам вам полотенце, – Уэлч снял с перекладины ярко-оранжевое пляжное полотенце и показал ей, – а вы снимете ночную рубашку и завернетесь в него. Сможете сделать это, не разбередив раны?
«Конечно, меня тянет к нему с неимоверной силой, но это уже слишком», – подумала Алекс. Она не собиралась сидеть голой у него на глазах. Слава богу, она получила приличное воспитание. Хотя надо честно признаться, от подобной перспективы кровь в жилах начинала просто бурлить.
– Не при вас, – решительно ответила она.
Уголок его рта приподнялся, и Алекс обомлела. Вот так улыбка! Она в первый раз видела его улыбку. Та оказалась чарующей, отчего мужская притягательность Уэлча стала еще сильнее.
Он был таким мужественным, что просто слюнки текли.
– Я выключу фонарик. Согласны?
– Гм-м… Хорошая мысль. – Конечно, до сих пор он вел себя как настоящий джентльмен. Куда достойнее, чем большинство мужчин. Несколько минут назад, под душем, он мог бы сделать с ней все, что хотел. «При самом пылком участии моей особы», – честно призналась себе Алекс.
Он знал это и все же сдержался. Эта мысль смущала и в то же время возбуждала ее.
Уэлч подошел к ней, подал полотенце и неторопливо потянулся к фонарику.
– Ради бога, не стесняйтесь, если вам понадобится помощь, – сказал он и выключил свет.
Внезапно обрушилась непроглядная тьма, как будто Алекс очутилась в неосвещенном тоннеле метро. Она неуклюже сбросила туфли, спустила с плеч рубашку, осторожно приподнялась, и воздушное одеяние свалилось на пол. Кожа была влажной, скользкой, и Алекс на мгновение показалось, что она сама вот-вот рухнет на пол вслед за одеждой. Она вытерла волосы полотенцем, сняв его с плеч. Боль стала терпимой. Хуже всего – слабость в ногах и головокружение, начинавшееся при каждом движении.
– Справитесь? – голос Уэлча отдавался от стен маленькой ванной, словно в пещере.
– Да, – торопливо ответила Алекс. Не хватало еще, чтобы он, решив ей помочь, включил фонарик.
Она ничего не видела, но в темноте обострились все остальные чувства. Джо был рядом, как и обещал. Она слышала его, слышала хлюпанье и шорох мокрых джинсов; должно быть, он тоже раздевался. Чувствовала его запах, запах крепкого мыла и теплый мускусный аромат мужского тела. Ощущала его незримое присутствие.
Просушив волосы, она завернулась в пляжное полотенце, как в саронг, заткнула его концы между грудями и попыталась не думать о том, что не далее как в метре от нее стоит обнаженный мужчина.
– Закончили? – спросил Уэлч.
– Да.
Фонарик загорелся. Полотенце цвета древесной листвы охватывало узкие бедра Джо; другое, белое, висело у него на шее. Как видно, он вытирал голову, волосы были взлохмачены. Белое полотенце красиво оттеняло смуглую кожу.
Он тоже осматривал ее. Алекс прекрасно знала, как она выглядит: бледная, слишком хрупкая, красивые длинные ноги и тонкие, изящные черты лица. Прикрытая лишь оранжевым пляжным полотенцем (второе, в зеленую полоску, было у нее на голове), без косметики, одежды и прически, она чувствовала себя больной и беззащитной. Раньше она никогда не сомневалась в своей привлекательности, но теперь, после всего, что с ней произошло, всерьез задумалась.
А разве она хочет, чтобы Уэлч считал ее привлекательной? Ответ не заставил себя ждать. Конечно, хочет.
По крайней мере, такой же привлекательной, как и он сам. Хотя бы ради удовлетворения самолюбия.
– Пойдемте, – сказал Уэлч и шагнул к ней, топча сброшенную одежду, которая островками торчала на мокром полу. Он наклонился и взял ее на руки так непринужденно, словно делал это каждый день. Алекс уже привыкла к столь необычному способу передвижения. Когда Уэлч подхватил ее, она прижалась к его груди, покрытой вьющимися темными волосами, обхватила мускулистые бронзовые плечи и сцепила пальцы на сильной смуглой шее.
В голове мутилось.
Алекс втягивала в себя воздух, стараясь не показать виду, что прикосновение к обнаженному мужскому телу возбуждает ее. Забавно! Чем бы ни закончился ее визит в Уистлдаун, одно дело уже сделано: ее либидо восстановилось. И с лихвой наверстывало упущенное.
Жаль только, что желание воскресло слишком поздно и было направлено не на того мужчину. Если бы на его месте был Пол… нет, никакого Пола. Она забыла его. Раз и навсегда.
– Если не хотите отправиться в больницу в полотенце, вам придется надеть что-нибудь мое.
С этими словами Уэлч уложил ее на широкую кровать. Покрывало было отброшено, простыни скручены жгутом, подушки смяты. Как видно, это была его кровать. Он спал в ней несколько часов назад. Пытаясь не думать об этом, Алекс неохотно отпустила его шею, придвинулась к изголовью и подсунула под спину многострадальные подушки.
– Мне нечего делать в больнице.
Он уже отвернулся и шагнул к комоду, стоявшему у противоположной стены. Комод был самой простой формы, сделанный из мореного дуба. Здесь был еще шкаф, битком набитый книгами в мягких обложках, столик, пара тумбочек, кресло с зеленой обивкой и торшер. Сама спальня была маленькой, выдержанной в спокойных тонах и очень аккуратной, если не считать смятой постели.
– Вам нужно наложить швы. При необходимости я могу зашить рану лошади, но будет лучше, если вам это сделает врач. Кроме того, может понадобиться рентген. – Уэлч посмотрел на Алекс через плечо. Его широкая обнаженная спина слабо поблескивала в тусклом свете стоявшего на комоде фонаря. Обмотанные полотенцем ягодицы казались очень соблазнительными. Алекс беспристрастно отмечала его прелести, хотя на их обладателя смотрела хмуро.
– Знаете, я ценю все, что вы для меня сделали, но я сама буду решать, нужно мне в больницу или нет. А я думаю, что не нужно. – Алекс ненавидела больницы. В последний раз она была там в возрасте девяти лет, когда училась в закрытой школе и случайно получила удар хоккейной клюшкой по голове. Череп треснул, и ей пришлось делать операцию. Родители не приходили к ней три дня. К тому времени они развелись. Мать, как обычно, где-то отдыхала с очередным любовником. У отца был очередной запой; он бросил пить лишь несколько лет спустя. Она все еще помнила, как боялась умереть. Этот страх потом уступил место стыду. Ее приходили проведывать учителя, а родителей все не было. Она чувствовала себя нелюбимой, никому не нужной и стеснялась этого. Пережитого хватило, чтобы раз и навсегда внушить ей отвращение к больницам, которое она сохранила и поныне.
