дотянулась до его лица, вспоминая приём самообороны, и надавила большими пальцами на глаза, что было мочи, Кирилл убрал мои руки и тут же принялся растирать глаза, что дало мне возможность отползти, но через секунду он, став ещё злее, потянул на себя, хватая за щиколотку, так что я проехалась на сырой грязной земле, царапая ладони, обнажённые ягодицы и бёдра.
В пылу борьбы забыла, что нужно звать на помощь, попыталась закричать, но, успев едва слышно произнести только два слога, получила удар кулаком по губам, разбивающий их в кровь.
По щекам текли слёзы от бессилия и злости, но его это, кажется, совсем не заботило, а может быть, даже заводило. Погода, будто переживая со мной эту боль, обрушила на лес ливень такой силы, что мы тут же промокли. Капли дождя смешивались на щеках со слезами, я билась изо всех сил и одновременно понимала, что этих сил почти не осталось, они на исходе. Отчаянье подступало всё ближе и ближе. Мне удалось ударить его в пах и отползти, но он схватился за мои штаны и потянул на себя. Перевернулась на живот, елозя по мокрой земле, пытаясь зацепиться за что-то, чтобы выбраться из-под его захвата, я схватила какую-то деревяшку и проехалась по его лицу. Это не сильно помогло, но отвлекло.
– Урою, сука, прямо тут закопаю, – шипел он, вновь надвигаясь на меня. Не хотела думать о том, что со мной будет, если не получится сбежать.
В какой-то момент поняла, что моя нога сейчас на уровне его головы, и, ни секунды не мешкая, двинула со всей силы, заезжая по уху. Мгновение смотрела, как он оказался дезориентирован. Натянула штаны, неловко поднялась на ноги и побежала что было сил, понимая, что сейчас на кону не спорт, а моя жизнь, и все же продолжая думать о том, что, не дай бог, я сейчас где-то упаду или подверну ногу. Дождь не прекращался, не видела, куда бегу, слышала лишь бушующую природу и не имела понятия, гонятся ли за мной, понимая чувства лани, на которую ведут охоту. Не знаю, сколько я так пробежала, пока не почувствовала, что больше не могу, лёгкие горели огнём. Я обернулась в страхе увидеть позади Кирилла, но никого не было. Спряталась за широким деревом и сползла по нему, прислушиваясь к каждому шороху. Потрогала ногу, вроде всё в порядке, не болит.
Сейчас не было времени на истерику, нужно было оказаться в безопасности.
Не представляю, куда забралась. Дождь постепенно стихал, но тёмные облака не сулили тепла, а я промокла насквозь. Обняла себя руками и поняла, что в кармане куртки телефон, обрадовавшись, достала его. Все деления были прозрачными, сигнала не было, связи не было, телефон в лесу бесполезная игрушка. Засунула его обратно. И всё равно сейчас здесь одной не было так страшно, как наедине с Кириллом. Подумаю о своей глупости потом, сейчас надо выбраться к дороге.
Как жаль, что я пропускала все уроки ОБЖ в школе, мои никудышные навыки ориентации на местности и топографический кретинизм сегодня могут стоить мне жизни. Ничего не оставалось, как просто брести вперёд. Мысленно рисовала карту того места, где могла сейчас находиться, вспоминая наш лагерь, пытаясь откопать в памяти хотя бы что-то, что поможет сориентироваться в пространстве. Мы не заезжали далеко в лес, и где-то неподалёку должна быть дорога, если, конечно, когда я бежала, не выбрала обратное направление, в глубь чащи.
Чем медленнее шла, тем холоднее становилось, к тому же начинало темнеть, а я еле переставляла ноги и уже теряла надежду выйти хоть куда-нибудь, думая лишь о том, что тренер заметит мою пропажу и отправит на поиски. В конце концов когда-нибудь меня найдут, и надеюсь, Кирилла среди поисковой группы не будет. Интересно, а тренер считает Кирилла хорошим мальчиком? Этот вопрос вдруг остро резанул сознание. Может, оттого, что Клим никогда не пытался быть хорошим, вёл себя порой как грубое животное, и в то же время он был честен со мной, ничего не обещал, а Кирилл же, наоборот, сколько я его знала, на людях был вежлив, обходителен, и в то же время я чувствовала, что с ним что-то не так, но не могла понять, что же в нём меня так настораживало. Его глаза мне всегда казались слишком холодными, я не могла распознать эмоций, которые он испытывает.
Где-то впереди услышала знакомый звук, какой издают огромные фуры. Там дорога. Гудок фуры был далеко, и я надеялась, что это не плод моего уставшего сознания, не слуховая галлюцинация.
Вскоре я действительно вышла к дороге. Рядом не было никаких опознавательных знаков, а идти по загородной трассе было чертовски страшно. Не хотелось, чтобы кто-то завершил то, что начал Кирилл. Потом, могу представить, как я сейчас выгляжу.
Вновь посмотрела телефон, появилось одно деление, а заряд близился к концу. Не стоило так часто проверять связь. Я знала только одного человека, которому сейчас могла позвонить, и очень надеялась на то, что, как бы безразлична я ему ни была, он мне поможет.
Клим взял трубку сразу.
– Алёна?
Я молчала, чувствуя, как к горлу подступают слёзы, не зная, что сказать, как попросить о помощи.
– Клим, – едва сама слышала свой сдавленный голос.
– Алёна, что случилось, где ты?
– Не знаю, – смотрю на дорогу, прислонившись к дереву, не понимая даже, как объяснить, где нахожусь.
На том конце мат, кажется, Клим начинает что-то понимать.
– Хорошо, скажи, как тебя найти, – его голос звучит предельно спокойно, и я сама начинаю успокаиваться. Объясняю локацию нашего лагеря, но поясняю, что заблудилась в лесу и сейчас стою у дороги.
– Я понял, буду на красной машине. Жди меня.
После короткого разговора стало спокойнее. Не сомневалась, что он найдёт. Сама грустно усмехнулась собственным мыслям о том, что если Клим захочет, то достанет меня из-под земли.
Я увидела его яркую машину удивительно быстро. Сначала он пронёсся мимо, я выбежала ближе к дороге, махая руками, испугавшись, что он не вернётся назад, но он каким-то чудом меня заметил. Развернулся, и уже спустя секунды автомобиль притормозил рядом.
Клим вышел из машины и резко остановился, увидев моё лицо. Я раньше никогда не видела, чтобы загорелый человек в одно мгновение вдруг становится белым как полотно.
Мне стало дико стыдно за всё случившееся и за то, как я сейчас выглядела. Хотя ничего не успело произойти, я всё равно чувствовала себя грязной и осквернённой, будто это я была виновата во всём,
