– А ты точно слышала, с кем именно она разговаривала?
– Ну с кем она могла еще разговаривать! С дедом, конечно.
– Почему – конечно? Она могла с кем угодно разговаривать. В котором часу это было? Марина подумала.
– Наверное, сразу после двенадцати. Я пришла с процедур и курила на балконе.
– До пяти минут первого мы с дедом играли в бильярд. Но это ничего не означает. Отсюда до бильярдной две минуты ходу.
– Ну и что?
– Дед мог проститься со мной и пойти скандалить с внучкой. А мог остаться на лавочке перед корпусом. Или пойти гулять. Или плавать. Ты же не видела, что это именно он, и не слышала его голоса, правильно?
– Ну… почти не слышала, но это он, Федор!
– Почему? Из чего это следует? Это на самом деле ни из чего не следовало. Марина осеклась. Он был прав.
– Да, – согласился Федор Тучков, хотя она молчала, – вот именно. К ней в номер мог прийти кто угодно, как я сейчас пришел к тебе. Хоть Геннадий Иванович. Голос был мужской?
На этот вопрос Марина могла ответить совершенно точно:
– Да.
– Значит, еще Вадик, Сережа и сын Павлик. Правильно?
Марина посмотрела на него, такого вальяжного, такого… развалившегося в кресле.
– И еще вы, Федор. То есть ты.
– Молодец, – непонятно похвалил ее Федор. – Все правильно. Но не я. У меня есть алиби.
– Какое алиби?
– Классическое. Я сыграл еще одну партию после того, как Генрих Янович ушел. С охранником Колей. Он от безделья совсем изнемог, ну, мы и гоняли шары еще с полчаса. Ты можешь у него спросить, он все время смотрел на часы, боялся, что придет проверяющий. Я вышел из бильярдной в половине первого и поднялся… к нам в холл.
К нам. Оказывается, у “них” есть свой холл.
– Вадик тоже не мог. Через две минуты после этого я его встретила в парке. Он шел с Галкой. Он не мог туда внезапно прибежать.
– Почему?
– Потому что было видно, что они гуляют уже… давно. Понимаешь?
– Понимаю, – согласился Федор. – Значит, Геннадий Иванович, Сережа и Павлик.
– В санатории еще триста человек.
– А может быть, пятьсот.
– Вот именно. Она могла разговаривать…
– Не могла, – перебил Федор Тучков. – Я тебе уже говорил. Ей кажется, что она попала в дом престарелых. Дети четырнадцати и пятнадцати лет ее интересовать не могут. Никакой… молодежи здесь нет. Она разговаривает только с нами и то потому, что мы ее забавляем. Кстати, надо бы выяснить, зачем она вообще сюда приехала.
– Как зачем?! Отдыхать!
– Девушки ее возраста и общественного положения, – назидательно сказал Федор Тучков, – отдыхают в Турции, в клубе “Four Seasons” и там, не приходя в сознание, катаются на водных лыжах и летают на парашютах.
– Что такое клуб “Four Seasons”?
– Это такое специальное место. Питомник для райских цветов.
Марина немного подумала. Упоминание о райских цветах, из которого следовало сделать вывод, что сама Марина на такой цветок никак не тянет ее задело.
– Как это выяснить?
– Что именно?
– Ну, зачем она приехала?
Федор Тучков Четвертый посмотрел на нее внимательно.
Она вступила на территорию, на которую он старательно и незаметно ее заманивал, на которой только она и могла быть ему полезна. Теперь следовало не торопиться, чтобы не спугнуть ее и заставить действовать в своих интересах.
– Ты можешь попробовать с ней поговорить, – сказал он осторожно. – Между вами, девочками. Вероника – натура импульсивная. Может, она тебе и расскажет… что-то интересное.
– Я попробую, – тут же согласилась Марина.
Его взяла досада – на себя.
Вот как. И не пришлось ничего выдумывать. Она так увлеклась своим “детективом”, что, сама того не зная, готова ему служить. Один раз уже послужила – нашла ремень. Вряд ли она понимала, какую важную улику обнаружила, но он-то точно знал, насколько она важна!
Марина походила по комнате и присела на край дивана, довольно далеко от него.
– Вадик говорил Галке, что это “она”. Я не поняла, про кого они говорили. Я только слышала, что это “она” и теперь все станет известно! Да, и еще, что жена думает, что он в Алуште, а теперь все откроется. Федор, я уверена, что “она” – это Валентина Васильна. Если они с Пашей шантажируют Веронику, может, они и Вадика шантажируют, а? Может, они знают, что он приехал не с женой, а с любовницей, и угрожают все рассказать жене?
– Даже слепому ясно, что он приехал не с женой, а с любовницей, – пробурчал Тучков Четвертый. – У нее на лбу написано, что она любовница, а не жена.
– На лбу? – переспросила Марина.
– Угу.
– А в милицию он зачем собрался? Откуда он узнал, что покойника… утопили?
– Да, – согласился Федор Тучков, – непонятно. И еще непонятней, почему он в милицию так и не пошел.
– Откуда ты знаешь, что он не пошел?
– По-моему, ты его видела в парке, а не в милиции.
– Может, он уже был там и вернулся!
– Сорок километров до райцентра и столько же обратно. Итого, восемьдесят. Написать заявление. Дождаться, чтобы его зарегистрировали. Ответить на вопросы. На это нужен целый день. Он сказал Галке, что они не пойдут кататься на лошадях, потому что ему надо в милицию, и они отправились в парк гулять.
Марина почесала нос. Ее личное “приключение”, кажется, набирало обороты. Она даже азарт почувствовала, как настоящая сыщица.
– Я придумала, как узнать, на чем приехал сын Павлик, – придвинувшись к Федору, сообщила она вполголоса.
– Зачем нам это знать?
– Ну как зачем! Обязательно нужно. Зачем и откуда. И на сколько.
Федор как-то неопределенно пожал плечами. Очевидно, все-таки отчасти он был тупой, не понимал самых простых вещей! Сейчас она ему продемонстрирует свои детективные таланты, нечего смотреть на нее с такой веселенькой усмешечкой!
– Пошли, – решительно сказала она и поднялась.
– Куда?
– На улицу.
– В парк? Гулять?
Усмешечка стала очевидной. Взбрыкивающее сердце перестало прыгать, и спине стало холодно.
– У вас… другие планы?
Была с ней такая история. Лет семь назад она позвонила однокурснику, с которым повстречалась на каком-то “летии” выпуска. Он был “временно не женат”, раскован, мил, подвез ее до дома на длинном иностранной машине и оставил свою визитную карточку. Она мучилась две недели, а потом позвонила.
Он сказал: “У меня другие планы”. Холодным, уверенным, очень мужским тоном отказа.
Никогда, ни до, ни после этого, Марина не испытывала такого стыда. Даже сейчас, спустя столько лет, было стыдно, стыдно…
Федор Тучков ничего не понял. То есть совсем ничего. То есть он не обратил на обуявшие ее мучения никакого внимания.
Он выбрался из кресла и спросил озабоченно:
– Ты рюкзак берешь?
