суждено родиться. Раскрыв мешок, укутываю и её. Она выглядит почти такой же, какой я её запомнил этим утром. Видимо, папа успел загородить её собой. Но не помогло… Слегка приподнимаю маму прямо в пледе и прижимаю к своей груди. Начинаю раскачиваться, как наверняка это делала она, когда убаюкивала нас маленьких. Жаль, не помню ни одной колыбельной. Я бы спел, честное слово. Мне плевать, если бы это выглядело смешным со стороны.
— Брайан! — доносится до меня неестественный крик плачущей Глории.
Глория. Должно быть, она вернулась от подружки, живущей по соседству. В голове проскакивает запоздалая мысль о том, что ей нельзя видеть родителей в таком виде. Пусть это воспоминание останется только со мной.
— Увидите её. Пожалуйста, — обращаюсь не своим голосом к тому, кто всё это время стоял возле меня. — Не давайте ей смотреть.
Следующие минуты, а, может быть, и часы, сливаются в одно сплошное месиво из разных лиц, которые я даже не запоминаю.
Помню только, как проводил взглядом своих родителей, которых грузили на носилки, чтобы увезти в холодный морг.
Помню, как крепко прижал к себе сестру, пытаясь успокоить и уверяя, что я всегда буду рядом.
Помню, как парамедик вколол ей успокоительное, а я ещё какое-то время лежал рядом с ней, боясь оставлять одну.
Помню, как мне задавал вопросы сотрудник из органов опеки, а я чуть не запустил в него вазу с придиванного столика, заявив, что мы не отправимся ни в какой приют и, уж тем более, фостерную семью. У нас своя семья, пусть теперь и из трёх человек. Они дали нам несколько дней на то, чтобы мы вышли на связь с Максом. Он — единственный, кто может стать нашим опекуном до достижения двадцати одного года.
Какими-то обрывками во мне отложились слова о том, что родителей сбил пьяный водитель на пикапе, и его сразу задержали. Он и не думал скрываться с места аварии.
Авария. Таким будничным словом они назвали смерть моих родителей. Словно их можно починить в автосервисе, заплатив бабла, или того хуже: купить новых. Урод на пикапе практически впечатал их в кузов папиной машины.
Я слышал, но практически не слушал, потому что сквозь гул в голове пытался сопоставить факты, но снова и снова задавался одними и теми же вопросами, начинающимися со слов: «что, если бы».
Что, если бы я не поехал с Дэном отвозить эту долбаную ёлку и сам съездил с мамой в клинику? Тогда папе не пришлось бы отпрашиваться с работы, и они оба сейчас сидели бы рядом.
Что, если бы моя машина не сломалась, и я вернулся домой раньше? Может, на их месте был бы я?
Что, если бы я никогда не встретил Кассандру? Я не впутал бы себя в опасные игры с Шейном, и опять же: мои родители были бы живы. Оба. Потому что то, что с ними произошло — это не случайность и не роковая ошибка какого-то пьяницы. Об этом говорит мой кулон, найденный на газоне недалеко от раскорёженной машины папы. Тот самый, который был на мне во время драки.
Думаю об этом, а у самого вскипает кровь от злобы и лютой ненависти. Она пожирает меня изнутри, избавляя от всего хорошего, во что я свято верил. Прежнего Брайана больше нет и не будет.
В ту секунду, когда я сжал этот символ веры в своём кулаке, я поклялся, что каждый, кто причастен к смерти моих родителей, понесёт заслуженное наказание. Жаль, что у меня было не так много времени на подготовку, но того, что у меня есть, вполне достаточно.
Захлопнув дверь за последними посетителями нашего дома, шаткой походкой направляюсь на кухню, но замираю в дверном проёме. На столе стоит тарелка с моими любимыми печеньями, из-за которых мы, пусть и в шутку, чуть ли не дрались с папой. На стуле рядом лежит аккуратно сложенный фартук, который мама не успела убрать и который она больше никогда не наденет. Всё выглядит в точности, как утром, когда мы все вместе радовались грядущему прибавлению в нашей семье. За одним исключением: здесь остались только неодушевлённые предметы.
— Брайан? — позади слышу тихий дрожащий голос той, что больше никогда не хочу слышать.
Как она вошла? Я что, совсем оглох, что даже не услышал стук в дверь?
Поворачиваюсь как раз в тот момент, когда она протягивает ко мне руки, собираясь обнять, но я их отбрасываю, как случайно прилипшую грязь.
— Что тебе нужно? — Кассандра шарахается от моего презрительного тона. Даже делает вид, что ей не всё равно на моё горе. — Проваливай туда, откуда пришла. И ключи от квартиры жду завтра в почтовом ящике.
Она застывает и округляет глаза, словно не понимает смысл сказанного.
— Я всё видел, можешь больше не врать. Нашла глупого осла, которым можно попользоваться?
— Брайан…
Делаю широкий шаг назад в сторону кухни, хватаю первую попавшуюся чашку и со всей дури швыряю её на пол в разделяющее нас пространство. Звон осколков, наконец, избавляет меня от проклятого шума в голове.
— Ты — самое худшее, что могло случиться в моей жизни! Ты — лживая, продажная сука!
Беру следующую чашку и отправляю её к первой. Куски керамики разлетаются вдребезги, как и наши отношения. Как вся моя жизнь.
— Иди к чёрту! Или к Шейну! Мне теперь плевать, поняла? Я жалею о каждой секунде, которую потратил на тебя! Если бы ты не появилась в моей жизни, они были бы живы!
На последней реплике, произнесённой в сердцах, Кассандра начинает часто мотать головой. По её щекам стекают ручьи слёз, но меня они совершенно не трогают. Вижу, как её задевают мои оскорбления, но испытываю от этого моральное удовлетворение. Я целенаправленно хлещу её этими словами, потому что к ней я не могу применить физическую силу.
Она всхлипывает, будто ей и правда обидно. Будто ей и в самом деле жаль. Наверное, жалеет, что правда вскрылась так скоро. Бросив на меня последний затравленный взгляд, с тихим: «Прости» она разворачивается и уходит. Сверлю её напряжённую спину, чтобы навсегда запомнить этот момент и вспоминать его, как только почувствую слабость. Не хочу быть слабым. Хочу быть жестоким и сильным.
Один.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Она делает всего пять шагов, прежде чем выходит за дверь.
Моё сердце пропускает ровно пять ударов, после которых снова оживает, ритмично ударяясь об мои рёбра.
Всё пройдёт, Брайан. Всё пройдёт.
***
На следующий день…
Выдержка из выпуска местных новостей:
Сегодня рано утром
