— Ладно, извините… — Витя поморщился, развернулся и, спустя несколько секунд, побрел в сторону парка, спрятав до сих пор сжатые кулаки в карманы.
Я склонил голову набок, наблюдая за его размашистой походкой, и задумался. Самое интересное, что кроме откровенной холодной ненависти к Ольшанской я ничего в нем не заметил. Ни смущения, ни обиды, ни удивления. Ничего из того набора, по которому хотя бы отдаленно можно диагностировать любовь. Хм… Смущение, обида, удивление… Ольшанская… Вдруг мне стало не по себе от этих размышлений и я решил переключиться на что-то другое. В конце концов, случай Литвиненко от меня никуда не убежит — вечером разложу все новые факты по полочкам. Я бросил последний взгляд на пустынный школьный двор. Лехин лучший друг уже скрылся за углом школы. Что ж… Уверен, он все же поможет мне.
* * *
В любых отношениях — и деловых, и личных — есть определенный момент, когда от тебя уже ничего не зависит. Это тот момент, когда беседуешь с человеком и тебе абсолютно все равно, о чем ваш разговор, — ведь удовольствие получаешь даже просто слушая звук его голоса. Или когда ты смотришь на человека и веришь каждому его слову, как словам пророка. Или когда его энтузиазм захватывает, захлестывает тебя с головой и его идеи становятся твоим стягом, твоей движущей силой. Или… когда ты точно не знаешь, кому из вас больше нужны психологические консультации.
Я так боюсь этого момента.
Вика читала невероятно быстро. За две недели она перечитала почти все книги, которые у меня были, по самооценке, гендерной, социальной психологии, сексологии, и даже по патопсихологии, хоть я особо и не советовал. Вначале я засомневался, что кто-то вообще в состоянии осилить такое количество литературы за такой короткий срок, но Вика восприняла мое сомнение едва ли не как личную обиду и ответила практически на все мои вопросы по тексту. Это действительно поразило меня. А она только выгнула бровь, иронически улыбнувшись одним уголком губ.
По понедельникам, средам и пятницам, ровно в два часа и до того момента, когда я обращал внимание на время и мысленно клял себя за очередную невнимательность, мы разговаривали, смеялись, пили кофе и обсуждали ее проблемы. Других посетителей сейчас у меня не было, лишь изредка заглядывала Маша и еще пара учеников, мучавшихся, преимущественно, выбором будущей профессии.
Иногда ценность опыта, общения и знаний намного важнее денег, но понимание этого ко мне пришло лишь тогда, когда жизнь забросила меня в небольшую провинциальную школу. В какой-то момент поймал себя на мысли, что, если бы меня вдруг не выгнали с предыдущей работы, если бы я не решился прийти сюда, то никогда не узнал бы стольких интересных и даже в чем-то уникальных людей, в числе которых, конечно, была и Вика Ольшанская. Меня поражала ее эрудиция и в тоже время — жесткий контраст с тем, как естественно она разговаривала со сверстниками, будто бы специально выучив секретный код их смешной ограниченной речи. Я не переставал удивляться ее внешней открытости, даже наглости, и тому, что она хранила глубоко внутри — сверхчувствительность, ранимость, мнительность. Эта постоянная «работа под прикрытием» ее уже порядком утомила. Мне казалось, что когда-то, возможно, лет в двадцать, Вика сама будет смеяться над собой сегодняшней. Ведь тогда, наверное, она поймет, что нет ничего важнее, чем быть только собой — как бы пошло и банально это ни звучало. Но сейчас у меня вряд ли получится объяснить ей — Вика хотела быть «вожаком стаи», лидером, а это значило, что она должна говорить со своим «электоратом» на одном языке. И только я один во время нашего недолгого общения видел ее настоящей, расслабленной. Как ни сопротивлялся, от этой мысли я иногда чувствовал волну жара и трепета, как от прикосновения к чему-то сокровенному.
Сегодня была среда. В общем, обычный, ничем не примечательный день. Последний месяц осени клонился к закату и, как по чьему-то сигналу, в воздухе появились маленькие колкие снежинки, еще не похожие на настоящий, «зимний» снег. Я остановился в прихожей перед зеркалом, заматывая шарф. Не знаю, почему, но в последнее время стало тяжело смотреть самому себе в глаза… Скользнул взглядом по отражению и зажмурился.
… Никогда не обращал на нее внимания. Мы учились вместе с первого класса, а я будто не видел ее. Бывают такие люди, один прямой долгий взгляд на которых может иметь самые непредсказуемые последствия. Лена всегда хотела выделиться — мне казалось, что она несет свою красоту как флаг, высоко поднимая ее над головой, играя и размахивая ею, как гордый тореадор перед носом у разъяренного быка. Так было всегда, и я думал, что меня невозможно удивить. Но один раз, придя раньше срока на какой-то школьный праздник, я, ничего не подозревая, отправился к себе в класс. И замер около приоткрытых дверей.
Лена танцевала. В комнате зависла синеватая призрачная дымка вечернего света — октябрь с его ранней густой темнотой и маленькими теплыми огоньками в окнах отдаленных домов притаился где-то за окнами, и будто наблюдал за ней исподтишка, как и я. Мне казалось, во всем мире не было ничего красивее девушки, порхающей по нашему классу, передвигающейся в такт неслышимой музыке. Не знаю, почему она оказалась именно здесь, почему парты вокруг стояли полукругом, как в древнем амфитеатре, почему этот фиолетовый фон так красиво контрастировал с ее белым простым костюмом, но в ту секунду я подумал, что никто и никогда не видел ее настоящую, живую, потрясающую красоту. Только я и только в этот момент… И это стало началом моей личной катастрофы.
Потом вся наша история была весьма банальной. Я ухаживал за Леной, она принимала это за шутку, но в итоге мы все же начали встречаться. Ровно две недели. Две недели, которые изменили меня навсегда. А потом, в один обычный январский день, она сказала, что уезжает. Я, кажется, спросил: «А как же…» А она, кажется, ответила: «Да ладно тебе, Кир. Можно подумать, у нас реально что-то было». И я понял, что для нее наше «что-то» действительно не существовало.
Пару месяцев я жил в аду и ежесекундно чувствовал острую, нестерпимую боль.
А потом стал много курить, проколол себе бровь и поклялся больше никогда о ней не вспоминать.
Конец истории.
… Вновь посмотрел на себя в зеркало, пересиливая отвращение. Почему я так много думаю о Вике? Потому что хочу помочь или потому что она напоминает мне о той девочке, танцующей в темноте без музыки? Она ведь обычная школьница, она верит мне, и ей вовсе не нужны мои странные фантазии и воспоминания. Я тяжело вздохнул.
Чуть позже, через несколько часов, ходил кругами по своему кабинету, сжимая во вспотевшей руке мобильник. Мне пора прекращать это все. Вика уже не нуждается в моих консультациях. Да, они ей точно не нужны! Дальше ей сможет помочь только узкий специалист. В принципе, я даже знаю, к кому можно обратиться…
