Для чего серьезнее еще рано — земля не осела. Да и не на что. Теперь — не на что. Мама продала бы всё, а у Зорки своего ничего нет. Разве что у тети Тамары попросить.
Хорошо было знатным дамам в средневековье — продал драгоценности и живи спокойно. Впрочем, современной «знати» неплохо живется и сейчас. А нищий плебс существовал во все времена.
Женька теперь — через три комнаты. Тетка таки перевела его в отдельную «камеру». Видимо, чтобы облегчить будущую жизнь Зорки. Будущую личную жизнь. А то тут в перспективе маячит Нестеров-старший. Или папаша Алика.
Под утро удалось задремать вновь. Всего на минуту — и уже кто-то орет. И не Женька.
Накинув халат, Зорка высунула нос в коридор. Так и есть. Место дислокации воплей — комната младшего брата.
Вперед! Скорость — первая крейсерская.
Монотонный голос тети Тамары привычен — те же слова, те же выражения. Тоже — отточенные. Всегда известно, что и когда говорить.
Зорка заглянула к брату. Так и есть. Тетя в шикарном восточном халате (любит она их) грозно взирает на полуодетого Женьку — голова и плечи уже над одеялом, остальное — под.
Брательник открыл рот — и как пошел крыть тетку во всех вчерашних подробностях. Зорка же только вечером просила его прикусить язык! Уже забыл.
Женька охнул — его ухо угодило в цепкие теткины пальцы. Как вчера!
Опять пришлось вмешаться. Да что же это теперь — каждое утро, что ли, будет?
Еле уговорив тетю простить брата, Зорка тяжело вздохнула. Теперь придется самой устраивать ему выволочку. Дико не хочется, но надо.
Тем более что… Да, тем более что совсем отбившийся от рук брательник еще и число календаря обратно передвинул. А Зорка только вчера вечером «сделала» ему сегодняшний день. А то опять не те учебники возьмет.
Стоп! Допустим, передвинул. А зачем ему клеить на место оторванный Зоркой листок на отрывном календаре? Она же не зря прихватила «двадцать третье» — там был ее гороскоп. Не рылся же братишка в ее вещах. Даже он — не настолько беспардонен.
— Зорка, я, по-моему, спятил, — вдруг жалобно протянул Женька. Едва за теткой закрылась дверь.
Или не вдруг. А глаза — испуганные-испуганные. Полные ужаса. У нахала-брательника?!
Так, Зорка. Продолжается сон, или начинается свихивание?
— С чего вдруг? — осторожно попробовала почву девушка. Провалится — не провалится?
— Да потому что… — Женька запнулся. Тоже непривычно. — Ну, во-первых, мне Владик только что звонил.
— И что? — Может, лед еще выдержит? Для разнообразия?
— И сказал, что инглиш отменили, — повесил нос брат.
— Ну и радуйся. — Выдержит. Хоть что-то же должно быть нормально.
Неужели Женька в кои-то веки подготовился, как следует, и боится до следующей недели всё забыть?
— Так никакого инглиша сегодня и не было! Он вчера был, в среду…. То есть его отменили вчера. Я это и говорю Владику, а он мне — ты что, совсем заучился? Среда же сегодня.
Сегодня? Среда?
— А вчера тогда было — что?
Только что твердая земля — дрогнула.
— Московское время — семь часов, тридцать минут. Сегодня — среда, двадцать третье марта… — произдевалось радио. — С нами на линии Борис, он хочет заказать поздравление своей любимой жене Валентине…
А еще у него куча нелюбимых…
— Боря, мы вас слушаем…
— Очевидно, вчера был вторник, — подытожил Женька. — Всё, мы оба свихнулись.
Под ногами разверзлись зыбучие пески. Бездонные. Жаль, не насквозь — до самой Австралии.
1
Зорке явно пора к маме в компанию. Плохо, что не одной, а вместе с Женькой.
Могут ли двое свихнуться одинаково?
Осталось только позвонить Людке. Не откладывая.
Позвонила. Убедилась.
Что за дурацкий всеобщий розыгрыш? Что за «день сурка»?
— Люда, мы вчера с тобой собирались в бар — помнишь? Отметить мое освобождение.
Слово царапает уши. «Освобождение» — это что-то серьезное. До чего не дожил Никита. А ведь Зорка обещала… клялась!
Не вспоминать! Позади и так — волны отчаяния. Стерегут. Обернешься — захлестнут с головой. И уже не выберешься. Ни сама, ни Женька с мамой.
— Я еще в последний момент отменила?
— Вчера? Да вчера тебя тетка еще и не выпустила бы! Ну и мегера она у тебя, кстати. Если бы меня за ссору с парнем так…
Не выкладывать же Людке всю правду-матку. Та явно придерживалась мнения, что она — «не шкаф и не музей — хранить секреты от друзей». А друзей у Люды мно-ого. А у тех — своих друзей…
Вика была совсем другой. Как оказалось — во многих смыслах.
Когда твои якобы друзья оказываются случайными людьми и вдобавок подонками — в этом виноваты они или все-таки ты сам? За столько лет ни разу не видел, как они вели себя с другими? С той же Леной? С парнем-заикой с параллели?
Не замечал? Тогда кто ты — слепой или идиот?
— А в бар мы сегодня собирались. Вечером, помнишь?
— Наверное, забыла… — выдавила Зорка. Ловя собственную челюсть. Трясущимися руками.
И явно захотелось куда-нибудь присесть. А то и прилечь. Голова закружилась резко.
— Так что, не идем, что ли? — тоскливо и уныло протянула Людка.
Отняли у ребенка конфетку. Второй раз подряд, кстати.
Вика редко говорила, что думает. Она дурой не была. И знала, кого и в чём можно использовать.
Нет уж, без умных подруг Зорка впредь как-нибудь обойдется. Даже без в меру умных.
— Идем, идем.
— Ур-ра! Ты — чудо, Рин! Только не налегай на вино — как тогда. А то я тебя знаю…
Тот вечер уже изменил в памяти Людки основные подробности. В частности — кто именно тогда перебрал. И кто кого волок до дома, соответственно. То бишь до такси.
— …и я тебя на себе не потащу…
Брат встретил сестру уже одетым. Собранным. И еще более понурым. Та-ак.
Женькино лицо таким Зорка еще не видела. А чего ждала? Если ей, практически взрослой, так жутко осознавать себя сумасшедшей — ему-то каково?
— Женя, — сестра усадила брата напротив. Пугая этим еще больше… — Мы с тобой не могли свихнуться оба сразу. И на одну и ту же тему.
— А если ты мне просто мерещишься? А на самом деле мне сейчас в психушке уколы колют?
Хороший вопрос. А главное — верный для обоих. И означает крах жизни. Полнейший.
— Я тебе мерещусь? Я? Вот такая, как есть — вредная и страшненькая?
— Ага.
— Или ты — мне? Не суть важно. Давай примем за рабочую гипотезу…
Женька обожает
