толкаешься? — обиделась та, глотая «круче ЛСД». И по примеру Жанки захлебывая вином.
Идиотка!
Она или ты? Кто кого сюда привел?
Вместе пришли. Мы с Тамарой ходим парой…
Неважно. Кто из вас двоих прекрасно знал, чем всё может кончиться?
«Два дебила — это сила». А две дебилки? Одна из которых — еще и дрянь?
— Идем, — Жанна поднялась, вызывающе сверкнув красной курткой «под кожу».
В прошлый раз была в обтягивающе-черном.
Зорка под шумок выплюнула дрянь и зачем-то сунула в карман. А куда еще? Не на пол же швырять…
— Люд, иди домой, — шепнула совсем тихо. Будем надеяться.
А та, вдруг рассмеявшись, обняла подругу. Прильнула к плечу:
— Зор, ты — красивая! Ты — такая красивая! И точно — небо в алмазах… Весь потолок!
Ноги у Зорки ослабели без всякого ЛСД и «круче». И мир завертелся каруселью.
Жанка обернулась — темные глаза, черные стрелки, хищно-красная помада. Цвета рубинов. Алых роз из песен. Алых парусов Ассоль, которой могло повезти лишь в сказке.
И цвета крови.
— Вы там скоро? Опоздаем — и всем будет уже клево, а нам — хреново.
3
Бьет по глазам неоновый блеск. Наотмашь. Кружится голова, подгибаются ноги.
Главное — продолжать тащиться в кильватере за Жанной. И помнить, что отступать — некуда. Десять шагов, пятнадцать, двадцать, двадцать пять…
Распахиваются двери очередного бара, вываливается в легкий морозец очередная веселая тусовка. Из тех, что попрыгают здесь, а потом пойдут домой. Задернут занавески в одном из так уютно светящихся окон многоэтажек и останутся там.
— Рина! — отчаянный окрик. — Ты — Рина, да?
Зареванная девица с полубезумными глазами метнулась неожиданно. Отделилась от еще одной тусовки — полудеревенского типа. Даже не столько по одежде — по поведению.
— Рина, — Зорка даже забыла притвориться обдолбанной. С такими, как у этой девки, глазами плещут кислотой в лицо.
Руки вроде пустые. Если сунет в карман — будем бить, не раздумывая.
— Отдай мне его! — Чернота под глазами уже въелась. Сколько ночей она не спала? — Ну, отдай, а?
— Забирай.
Так Динка когда-то «дарила» влюбленного в нее отличника Сашку.
То ли на улице холодно, то ли Зорку трясет. Да и девчонку. Так бывает — когда спиртное уже не греет, а наоборот.
— Ты даже не спросила, кого? — сверлят насквозь два черных омута. Хлещут безумием.
— Без разницы. Бери любого.
Хоть всех! Добро пожаловать к тетке за списком.
Первая снежинка слетела с ночных небес. Неуверенная, робкая. В конце-то марта. И куда ее понесло? Растает ведь, просто грязью станет. И никто уже не вспомнит, что была такой белой, чистой, красивой, невесомой…
Зорка протянула руку, поймала. Лучше быть каплей воды, чем комком мокрой серой гадости, правда?
Глупо всё.
— Я люблю его! — омуты плеснулись водой. Слезами. — У меня… я в залете, ясно?
И потому — пьяна?
— Ты бы с алкоголем тогда… завязывала.
— Я не пью… — всхлипнула девчонка. — Я сегодня для храбрости!
Как давно она караулила Зорку? И давно вычислила, что та бывает здесь?
— У тебя родители есть?
Или хоть бабушка какая-нибудь. Непьющая, желательно. И без сына-алкаша в квартире. Пропивающего ее пенсию.
— Смеешься? Есть, конечно.
«Конечно»! Что же ты тогда не дома? Не чай с ними пьешь, дура?!
— Хорошие? — безжалостно уточнила Зорка.
— Я что, еще и на дочь алкашей похожа? — оскорбилась та. — Да ты…
Именно. Зорка как раз — всё то, чем обычно люди быть не хотят. Если не дураки.
— Знаешь, что? — Светлова отпустила руку Людки, и та поковыляла вперед одна. Глупо хохоча на всю улицу. — Не пей. И не делай аборт. Андрей тебя всё равно бросит — хоть сделаешь, хоть нет. А ты роди ребенка. Вырасти его. И плюнь на Андрея. Ты ему не нужна. И я — тоже.
— Так ты не отдашь?
— Отдам, отдам, — вздохнула Зорка. — С потрохами. Не понятно, правда, зачем.
— Ты просто никогда не любила! — всхлипнула та.
Как раз любила. Но не Андрея.
Иногда любовь уходит водой сквозь ладони. Растаявшей снежинкой. И это лучше, чем грязью.
— Ты никогда не любила, иначе бы понимала!.. Ты бы не была такой злой… такой стервой! Такой…
— Да, наверное.
Никиту бы Зорка не отдала. Нет, отдала. Пусть бы любил, кого хочет… только бы жил!
— Когда-нибудь ты полюбишь и всё поймешь сама… И тогда ты вспомнишь!
В следующей жизни. Когда мы все станем кошками…
Пляшут неоновые вывески. Приглашают на праздник жизни.
— Ринка, ты где? — потеряла подругу Людка. — Рина? Мы идем?
— Идем, — вздохнула Зорка. Обеим спутницам по бару.
Потому что они уже бредут навстречу чуть не под ручку. Не смогла Людка совсем потеряться. Потому что недостаточно пьяна? Или недостаточно пьяна Жанна?
Бредут. От слова «бред».
Потеряешься тут! Неон выдаст любого.
— Кто был? — хищно зыркнула на не слишком модный прикид девчонки Жанна. И на такую же прическу.
— Соперница! — Катька из десятого «А» (или кто она там?) уже исчезла, и можно пьяно хохотать. — Не молчи, не молчи, моя соперница…
— На таких, как я, обычно женятся! — подхватила Людка. — А тебе стихи и песни посвящают…
— В тему! — оценила Жанна. — На той лохушке — точно женятся. Лохи.
Андрей — женится вряд ли. Впрочем, он-то как раз — не «лох». Или не он, а его папа. Без разницы.
Кто же виноват, что папы есть не у всех?
— А Ринке стихи и песни посвяща-а-ают… И нам с Людочкой, правда, Людок?
1
Неон с потрохами сдал Зорку и оставил одну в темноте.
В незнакомые дворы и закоулки Жанна свернула, не пройдя и полквартала. Тайные логова и сходки. Кипит подпольная жизнь Питера. Ключом бьет — и всё по голове. Тяжелым таким, гаечным.
Третий этаж. Из пяти. Прыгать — слишком высоко. И некуда.
Домофона — нет, звонка на квартире — тоже. Один провод вихляется. Неизолированный.
Зато дверей две. И входная — крепко сваренная. С двумя замками — как положено. Всё, как в лучших домах городского дна.
И свет на этаже отсутствует. Только этажом выше. Там уже живут добропорядочные обыватели? Или просто никто не успел разбить или вывернуть?
Открыл, не спрашивая, голый по пояс парень. Похоже, тут только свои ходят. Чужие убегают — если успели.
«Дворецкому» — лет двадцать. Татуировки на руках и плечах. А мышцы отсутствуют в принципе. Допринимался наркоты.
Глаза — мутные. Копия Людкиных. Зорка попыталась изобразить такие же.
— Хай! — Жанка кинулась обнимать товарища по увлечениям.
А в прихожую выползло еще человек пять — на вид от семнадцати
