Очень скоро архитектурные шедевры, выученные наизусть по фотографиям и картинам, приелись, девушке захотелось внимательнее разглядеть повседневную жизнь парижан. Во-первых, Катерина попыталась понять, что же все-таки носят в столице мировой моды. Последнее оказалось делом непростым. Девушки, говорившие по-французски, все поголовно были одеты как серые мышки. Вернее, как мышки черные. Почему-то парижанки, в большинстве своем смуглые и темноволосые, обожают черный цвет. Их «форма» — черные джинсы, майки или свитерки все того же черного или, в крайнем случае, асфальтового цвета, удобные черные туфли на низком каблуке, а чаще — кроссовки. Маленькие, как правило, невзрачные француженки даже не пытались хоть чем-то оживить свой облик. Лишь изящная сумочка или яркий затейливый пояс изредка намекали, что их обладательница — родом из столицы мировой моды. А еще — француженок выделяли необыкновенно живые глаза, легкая походка и эффектная жестикуляция. Пару раз Катерине, правда, удавалось наткнуться на элегантно одетых парижанок. Не в силах справиться с любопытством, она подходила ближе и с изумлением слышала:
— Нет, Мить, ты только глянь, какие прикольные штанцы! Как — где? Да вон в той витрине! Догоняешь? Короче, запоминай улицу и магазин, завтра сюда опять притащимся. Что значит — дорого? Ну, Митяй, ты вааще! Должна же я хоть что-то привезти из Парижа! Нет, ты как хочешь, лучше я неделю ужинать не буду, зато духи и какую-нибудь прикольную шмотку прикуплю!
Катерина смеялась, сочувствовала в душе девушке (ей-то самой нет нужды экономить на ужинах!) и больше не выискивала «настоящих француженок» на улицах Парижа.
Пять дней пролетели как во сне. Однажды утром, проснувшись на рассвете от грохота мусорных машин, Катерина с удивлением почувствовала, что ее первые восторги от Франции утихли. Так уже бывало в ее короткой жизни, когда сумасшедшая любовь, от которой дрожали коленки, а сердце выпрыгивало из груди, вдруг в одночасье куда-то испарялась, словно ее и не было. Нет, на этот раз любовь не умерла, просто чувство к Парижу стало прозрачнее. Теперь любовь позволяла рассмотреть сквозь нее то, что было отправлено на время в дальние уголки памяти. Дом, семья, надоевшие подробности прежней жизни все настойчивее напоминали о себе. Катерине вдруг до стука в висках захотелось взять и завтра проснуться в Подмосковье — в своей светлой комнатке на втором этаже, распахнуть запотевшее окно, в которое стучится рябина, вдохнуть родную утреннюю прохладу. Пройтись босиком по солнечному лучу на деревянном полу, уловить носом вкусные запахи, доносящиеся из кухни, залезть под горячий душ, а потом сбежать вниз и сварить кофе у окна, распахнутого в сад.
Катерина вспомнила яичницу с помидорами, которую жарила ей по утрам Олеся, мамину овсянку со свежими ягодами — и окончательно расхотела просыпаться. В кафе гостиницы ее ждал более чем скромный континентальный завтрак: круассаны с джемом и кофе. Девушка попыталась взбодриться, потом вспомнила про однодневную экскурсию в Нормандию, которая сегодня была по плану, и… окончательно захандрила. Опять толкотня перед посадкой в автобус, дежурные шутки гида, спешный пробег по хитовым, многолюдным туристическим местам… Катерина второй раз за утро вспомнила дом. («В Мо-скву! В Мо-скву!» — стучало сердце.) В памяти всплывали неспешные посиделки дачников в саду, купание в бассейне и в мелкой прозрачной речушке, над которой летали синие стрекозы. Она вдруг подумала о людях, населявших особняк. Внезапно эти скучные, недалекие и неинтересные, как ей недавно думалось, старики показались родными и милыми. Сглотнув неожиданно набежавшие слезы, Катерина набрала номер маминого телефона.
— Мам, ты как? — спросила она как можно веселее, пытаясь не выдать внезапной тоски по дому, предательски навалившейся на нее. Так уж было с Катериной однажды в детстве, когда предки отправили ее на дачу с детским садиком. В первый день на прогулке в саду она во все глаза смотрела на девочек в нарядных платьицах, удивлялась, какие они все красивые и веселые. Почему-то не плачут без мам и пап, играют в интересные игры. На второй день она неожиданно для самой себя предложила самой красивой из них, Верочке, свою лучшую куклу — Соню. Сонечка была настоящей красавицей — с белокурыми кудряшками и синими глазами, которые закрывались, когда куклу укладывали спать. А еще она умела плакать. Словом, кукла была по тем временам немыслимым сокровищем. Но восхищение перед Верочкой было сильнее детской жадности. Катя сделала глубокий вдох и, втайне гордясь собой, протянула Верочке любимую куклу.
Верочка хмыкнула, потискала жалобно пискнувшую Сонечку и вдруг со смехом сунула Катино сокровище Вовке, самому большому хулигану в их детсадовской группе. Вовка издал клич индейца и убежал к своей хулиганской команде. Когда Катя увидела, как мальчишки играют Сонечкой в футбол, она, холодея, поняла: все кончено. Все! Катя села у песочницы и заплакала. И ее исключительное обладание Сонечкой, и восхищение Верочкой остались в прошлом. А дальше началось что-то ужасное. Кукольное платьице испачкалось, волосы растрепались, одна туфелька потерялась. Чтобы было еще смешнее и обиднее, мальчишки содрали с куклы белые трусики.
Так горько Катя не плакала потом никогда в жизни. Кукле оторвали кудрявую голову с удивленными голубыми глазами. Мальчишки торжественно похоронили изрядно потрепанную Сонечку под беседкой…
Катя вспомнила это буквально за секунду, просто увидела картинку из далекого детства, — и жалобно по-детски сказала в телефонную трубку:
— Мама, я хочу домой. Я соскучилась. Хочу видеть вас. Всех-всех! В Москву! В Москву немедленно! Скоро мы увидимся!
— Нет, — вдруг громко и отчетливо заявила мать, словно отвечала на вопросы ЕГЭ и проговаривала ответы вслух, чтобы не ошибиться. Люся сделала паузу и повторила еще раз: — Нет! Даже не думай! Ты останешься в Париже настолько, насколько это потребуется. Отец вышлет денег, об этом не волнуйся.
Катя опешила. Такого поворота событий она не ожидала. Девушка была уверена на все сто, что мать обрадуется ее звонку и скорой встрече.
— Кому потребуется? — возмутилась девушка. — Почему ты не хочешь меня видеть? Что там у вас опять случилось?
— Ох, если бы знать! — пробормотала мать. — Доченька, умоляю, не приезжай! У тебя виза на месяц! Ты так давно мечтала о Париже! В общем, Катерина, не дури! Слушайся мать! Сколько девчонок хотели бы сейчас оказаться во Франции! Гуляй, развлекайся, ни о чем не думай. Ты, кажется, о любви говорила. Ну и как там, в Париже, с любовью?
— Пока никак, — честно призналась Катя.
