Или сосредоточиться исключительно на работе. Вот, например, передо мной маячит чудная перспектива побывать в готской тусовке, облачившись в черные одежды.
«Я ведь тоже боролась! Но у меня ничего не вышло!»
Удручающая правда.
* * *
Я жил в каком-то странном медитативном трансе, из-за чего время проносилось так стремительно, что даже не успевал оглянуться. Меня сильно лихорадило от отсутствия сигарет, я стал дико раздражительным, особенно по вечерам, когда оставался один в своей полутемной конуре с видом на школу. Но, стиснув зубы, все же держался. Если не бросить сейчас — не бросишь никогда. Опять-таки, своего рода это вызов а-ля «Слабо?!» и дело даже не в том, что моя привычка кому-то не нравится. Дело только в силе духа.
Странно, когда стараешься ни о чем не думать, вовсе перестаешь чувствовать что-либо. За две недели, казалось, во мне вообще не осталось ничего от всепоглощающей скуки. И, признаться, я впервые был этому рад.
Вика снилась мне. Поначалу отчаянно, до одури, каждую ночь просыпался в холодном поту. Потом все реже и реже. Я успокаивался. Скорее всего, это наваждение ушло так же неожиданно, как и нагрянуло. Всего несколько дней спустя после нашего последнего разговора ко мне в кабинет зашла Вера Михайловна, с трагическим выражением лица положив на стол фотографию. Взглянув на нее краем глаза, я понял, что очень странно выгляжу, если меня сфотографировать украдкой, под углом в сорок пять градусов и снизу. Моя наставница сурово свела брови и осуждающе покачала головой, отметив, что нашла это «у нее в тетради прямо на уроке». Я тяжело вздохнул. Вера Михайловна, выполнив свою крайне важную миссию, ушла, а я порвал фотку и усилием воли подавил самодовольную улыбку на лице.
Почему-то я думал, что встречи «стрелками» уже никто не называет, даже школьники. Но Сдобников, встретив меня в холле первого этажа в четверг, напомнил о «забитой стрелке» с юным готом на полдевятого вечера. Хм… пожалуй, мне придется перетряхнуть весь свой школьный гардероб, если мама только не выбросила его на свалку.
Впрочем, я волновался напрасно. Мама, по привычке накормив меня от пуза, указала, где искать мои старые вещи. В нашем доме всегда было множество самых разных, порой, ненужных предметов, так что после моего отъезда на учебу в другой город, в одной из безнадежных попыток убраться, она упаковала мои старые футболки и джинсы и спрятала их на чердаке. Наверное, не надеясь, что когда-то настанет такой странный час, когда реки повернут течение вспять, а я захочу надеть старинную черную футболку с черепом и пару браслетов с шипами.
В сущности, те, кто называют себя готами в нашем городе, только думают, что они настоящие готы. Преимущественно, это обиженные на весь мир подростки, распивающие водку на кладбище, подводящие глаза черным и слушающие песни типа «I want you dead» и все с подобным же смыслом. Поэтому мне совсем не обязательно наряжаться в костюм дворянина восемнадцатого века с жабо, панталонами и кудрявым париком. Скорее всего, будет достаточно пары серебряных печаток, шипованных браслетов и сережки в брови. И никакого галстука. А-а-а, как здорово!
На чердаке было светло, пахло теплой пылью, как почти на всех старых чердаках, и чем-то древним. Думаю, Маше Карасевой понравилось бы — в этих доисторических завалах вполне можно было найти динозавра. Я вытащил на середину маленькой комнатушки несколько незакрывающихся чемоданов и принялся разбирать сокровища своего детства.
Пайта с «Арией». Железная цепь со знаком анархии. Потертые кожаные перчатки с заклепками, без пальцев. Заношенные рваные джинсы и плетеная фенечка из красной веревки. О, Боже, я был сразу всем — и анархистом, и готом, и металлистом, и даже хиппи. Мне стало так весело, что я с интересом углубился в бездонный чемодан, уже побаиваясь найти там что-то совсем неожиданное, вроде розового зайца.
На самом дне, свернутый почти в дудку, лежал мой старинный кожаный плащ. О, да… Я встряхнул его, недоумевая, как теперь разгладить эти ужасные заломы и складки. Но этот прикид для моего «готского» имиджа был просто идеален.
Вытащил из-под завалов пыльное мутное зеркало. Плащ, хоть и с треском, но все же налез на меня. Я ухмыльнулся. В этом фантастическом сизом стекле я и вправду выглядел, как вампир. Собрав остальные отобранные вещи, спустился с маминого чердака и помчался домой, чтобы успеть «навести марафет». Скука отступала. От предчувствия маскарада с привкусом опасности во мне вспыхнул азарт.
* * *
— Ох, ты ж ё-моё! — Сдобников еле сдержался, чтоб не засмеяться во весь голос. Я вышел к нему, как лесное чудище, из-за темных зарослей бузины. Черный длинный плащ, сережка в брови, на шее — железный анкх на крупной серебряной цепи, торчащие во все стороны волосы и слегка подведенные черным глаза… Красавец!
— Все, Витя, больше ни слова… Я и так дико рад, что все это происходит ночью.
Сдобников размеренно двигал челюстью, лениво пережевывая жвачку, и еще раз ухмыльнулся. Потом он двинулся вразвалочку к круглой клумбе в конце аллеи. В парке не было ни души.
— Туда точно не придет никто из нашей школы? — Я беспокойно огляделся по сторонам.
— Не-а. Это не местные. Приезжают сюда, потому что им нравится наш стремный парк. Это с двадцать седьмой шахты ребята, — ответил он, не поворачивая головы. — Я сказал, что вы недавно тут появились и не знаете, с кем тусить. Остальное сами придумаете…
Мы остановились около клумбы, парень присел на парапет. Ночь была удивительно теплой, несмотря на начало декабря. Вдали послышались чьи-то тихие шаги, звякнуло разбитое стекло, кто-то выругался.
— Ага, это он, — Сдобников выпрямился, вглядываясь в темноту. — Короче, я пошел. Он знает, кто вы.
Я только вдохнул, чтоб возразить, как Витя нырнул куда-то в беспроглядное черное пространство. Вокруг стояла такая мертвая тишина, прерываемая лишь одинокими шагами метрах в трехстах от меня, что я поневоле поежился. Шуршали листья. Вдали залаяла собака.
В этот момент кто-то осторожно взял меня за руку.
Пальцы были удивительно холодными. У меня перехватило дыхание.
— Т-с-с… не надо орать, Кирилл Петрович…
— Вика?! Какого черта?!..
Она хихикнула, всматриваясь в мое лицо.
— Фу-у-х, думала, Сдобников никогда не уйдет и мне придется просидеть в кустах до утра.
— Немедленно домой! Ты с ума сошла?! Что ты… что ты вообще тут делаешь?! Ты подслушивала?!
Я угадал в ее скромном молчании смущенную улыбку.
— Какая разница… Я же прекрасно знаю, что вы ведете расследование… Мне ведь жутко интересно! — Она стиснула мою руку и, похоже, умоляюще посмотрела на меня сквозь тьму.
