— Вы очень добры, мадемуазель, — поблагодарил Бомарше женщину и пошел устраиваться на матрасе. Когда он вытянулся на нем в полный рост, то испытал почти блаженство.
— Боже, до чего хорошо, чтобы понять истинную цену таким наслаждениям, надо пройти через множество испытаний, — пробормотал он и прикрыл глаза, чтобы хоть немного поспать. Но едва он прикрыл глаза, как снова услышал свое имя. На этот раз его окликнул служащий тюрьмы.
— Бомарше, на выход, — крикнул тюремщик.
Бомарше вскочил и полный одновременно надежд и страхов последовал за ним.
Феоктистов проснулся непривычно рано. После вечерних возлияний голова жутко болела. Первые мгновения после пробуждения сознание было поглощено этой болью. Но постепенно завеса от нее стала рассеиваться, в памяти снова возник вчерашний вечер — вечер долгожданной премьеры. Он вспомнил, как сидел в ложе рядом с режиссером, от которого попахивало дешевым коньяком, как смотрел на неумелую и безвкусную игру артистов. И с каждым прошедшим мгновением в нем нарастала тревога, тревога предстоящего провала.
Теперь он уже нисколько не сомневался, что не следовало ему приезжать в этот город, отдавать пьесу в этот театр. И уж тем более оставаться тут на время репетиции. Он же видел, как все здесь плохо, как режиссер коверкает его замысел, а актеры играют так, словно впервые вышли на сцену. Никому не было дела до того, что он вложил душу в свое произведение, что в Бомарше он пытался обнаружить самого себя, вывести наружу все самое лучшее и ценное в себе.
С какого-то момента он вдруг перестал смотреть на сцену. Лишь когда услышал знакомый голос Аркашовой, снова повернул в ее сторону голову и стал наблюдать за игрой актрисы. Может, она не гениальна, но уж точно старается, отдает всю себя. Чего не скажешь об ее коллегах. Почему им так все равно, надоело искусство, не нравится пьеса или написавший ее драматург? Да и так ли это важно, если уже ничего невозможно изменить.
Аркашова отыграла свою сцену и ушла за кулисы. Феоктистов снова утратил интерес к происходящему. Он слышал шум зала — верный признак того, что публика не захвачена тем, что видит. Когда она поглощена происходящим действом, в нем царит тишина. Это он, Феоктистов, уяснил для себя давно. И по этому признаку всегда точно предсказывал — ждет ли спектакль успех или провал.
Ну и ладно, сказал он сам себе, пусть его ждет очередная неудача. Ему не привыкать. Стоит ли вообще обращать на это внимания, одной больше, одной меньше, разницы никакой. Как-нибудь справится и с этой напастью. Ему захотелось уйти из театра, но он все же решил досидеть до конца. Надо уж хлебнуть из горькой чаши по полной. Иначе впечатление останется смазанным. А он должен выпить этот напиток до дна. Так ему и надо, ишь ты захотел снова вкусить сладкий нектар успеха. А может, ему еще и амброзию подавай. А вот не желаете глотнуть уксуса, да еще неразбавленного?
Феоктистов так ушел в свои мысли, что даже пропустил финальные реплики. В реальность его вернули шиканье и свист. Публика без всякого сомнения была настроена отрицательно. Жидкие аплодисменты, которые раздались в нескольких местах, не могли повлиять на общую негативную атмосферу зала.
Первоначально предполагалось, что после окончания спектакля Феоктистов вместе с главным режиссером выйдет на сцену для поклона. Но он решил этого не делать, быстро встал и направился к выходу. И уже через пару минут был на улице.
По дороге зашел в магазин, купил две бутылки водки. Подумал, не нужна ли закуска, затем махнул рукой — обойдется. Чем быстрей он опьянеет и забудется, тем лучше.
В холе гостиницы он едва лоб в лоб не столкнулся с бывшей женой. Нона как раз отошла от ресепшн и направлялась к выходу из отеля.
— Уезжаешь? — поинтересовался, впрочем, без всякого интереса он.
— Как видишь, — подтвердила Нона. — Здесь мне больше делать нечего. Ты верен себе.
— Разве верность ни одна из лучших качеств человека, — хихикнул Феоктистов.
— Смотря в чем. Если в неудачах, то вряд ли, дорогой.
— Вижу, более я тебя не интересую, — произнес он.
Нона кивнула головой.
— Отныне можешь чувствовать себя абсолютно свободным.
— Я и без того так себя чувствую.
— Тем лучше. Прости, нет времени продолжать эту захватывающую беседу, через два часа у меня самолет.
— Счастливого полета.
— А тебе счастливого тут пребывания. Уверена, тебе не будет скучно. Прощай.
Нона устремилась к выходу. Феоктистов проводил ее взглядом до того момента, когда такси, в которое она села, сорвалось с места и взяло курс на аэропорт. По крайней мере, один положительный момент в его провале все же есть, отметил он. Вряд ли он когда-либо еще удостоится внимания со стороны бывшей супруги.
В номере, он раскупорил бутылки. Впрочем, чтобы опьянеть и забыться, как он и хотел, хватило одной. Он почувствовал, как кружится голова, как становятся неясными и отрывочными мыслями, как мутнеют в глазах контуры номера. Не раздеваясь, Феоктистов рухнул на кровать. И уже через минуту крепко храпел.
Бомарше удивленно осматривался вокруг себя, абсолютно не понимая, где он находится. Какое-то странное место, где я еще ни разу не бывал, подумал он.
Вдруг он заметил человека, который шел по направлению к нему. Приблизившись, незнакомец остановился около Бомарше и слегка поклонился ему.
— Кто ты? Где я? — засыпал Бомарше незнакомца вопросами — Какое-то странное место, с одной стороны я точно знаю, что тут не был, а с другой — меня не покидает ощущение, что я тут уже побывал.
— Меня зовут Фигаро, — улыбнулся незнакомец. А то место, где ты находишься, это тот самый «тот свет», о котором ты так много слышал.
— Фигаро! Тот свет! — изумился Бомарше. — Ничего не понимаю. Ты не можешь существовать, у тебя нет плоти, ты всего лишь моя выдумка. И что за тот свет, что за ерунду ты несешь, человек.
— Я не человек, хотя давно стал реальней многих живших действительно людей, которые прошли по жизни и, словно пролетевшее облако, не оставили после себя ни следа, ни воспоминаний. Я же благодаря твоей богатой фантазии и тонкому уму обрел и слово и плоть. Да я живой.
— Но выходит, я не живой?! — озадаченно произнес Бомарше.
— Да, ты умер, — подтвердил его догадку Фигаро. — Бог даровал тебе вечное успокоение во сне, тихо и мирно, совсем не так, как он требовал от тебя, чтобы ты жил. Поэтому ты и не заметил этого перехода, плавно и спокойно старик Харон переправил тебя на своем челне из этого мира в другой.
— Значит, это не сон, и я действительно умер. Мне страшно! Я не хочу умирать! — закричал Бомарше.
