Мало того что девица была на год старше Володечки. Так она уже дважды побывала замужем! Какие-то нехорошие, скандальные замужества. Хвала небесам, закончилось все это разводами и отсутствием нежелательных беременностей.
Мало этого, так ее соседом по лестничной площадке и другом оказался, кто бы вы думали? Да, да, тот самый мент, который, можно сказать, засадил Игната за решетку! Был в их квартире с обыском и перевернул все вверх дном! И который потом так гневно свидетельствовал против Игната!
Нет, эта девка не могла и не должна была быть избранницей Володечки. Тем более что она была очень умной, тем более что она была очень грамотным финансистом. И смогла бы в дальнейшем помешать Лукину…
Тсс! Об этом молчок! До поры до времени молчок!
И он сделал свое дело. Он доложил обо всем Эльзе.
Ох, что тут было! Как она рыдала и металась по его – Лукина – квартире! Даже хваталась за его фарфор, намереваясь колотить об пол. Он не позволил. Так Эльза не бесновалась никогда, это точно. Он такой ее никогда еще не видел.
– Сделай что-нибудь, Славочка! Сделай что-нибудь! – стонала она потом под ним тем же вечером. – Я умоляю тебя!!!
Но он ей отказал, да.
– Извини, дорогая. – Лукин скатился с соблазнительного, распластанного на его простынях тела Эльзы, отдышался, вытер потный веснушчатый лоб платочком. – Но это без меня! Я не стану влезать в их отношения.
– Но почему?! – Она подскочила тогда пружиной и зашагала по спальне, как была, нагишом, совершенно позабыв о надменных приличиях. – Я нуждаюсь в твоей помощи, Лукин!
– Я тебе помог. Я узнал все про эту девицу. Дальше – нет. Дальше сама.
– Почему?! – Эльза села на краешек кровати, грациозно свернулась, напоминая изящную фарфоровую статуэтку, глянула на него беспомощно. – Почему?!
– А если это любовь?! – возмутился он тогда. – Я не стану разбивать Володе сердце!
Его благородство было услышано. Она смиренно вздохнула, улыбнулась и снова полезла к нему под простыни.
Конечно! Конечно, ему было плевать на Володино сердце! Ему до него вообще не было никакого дела! Просто он не любил принимать участия в скандальных мероприятиях! Достаточно того, что он выступал адвокатом Филиченкова-старшего в суде! Он не любил никаких трений с полицией. А сосед девушки Маши был хоть и бывший, но мент.
Бывших, как известно, не бывает…
Он отказал Эльзе, но с напряженным вниманием следил за ее действиями. Она же их предпринимала, дура! Коряво, неумело, топорно, но предпринимала! Лукин раздражался, но не влезал. Как хочет! Ему плевать!
В какой-то момент Эльза опомнилась и прекратила все. И даже заявилась к нему как-то ближе к ночи с бутылкой дорогого виски и со своим долгожданным «да». И они наметили на ближайшее воскресенье семейный обед, раз уж так сложилось, что все они собирались завести семьи. И они с Эльзой, и Настя, и Володя.
И он уже успел оповестить своих партнеров по покеру и теннису, что их с Эльзой свадьба случится сразу после новогодних праздников. И…
И вдруг девушка Володи в тяжелом состоянии в больнице! Его самого уводят! Кто? Наверняка полиция!
Лукин раздраженно захныкал и снова перемотал сообщение, оставленное Эльзой на автоответчике.
Сделалось тревожно на душе и неприятно холодно в желудке. Срочно требовалось согреть желудок чем-нибудь горячим, а еще лучше горячительным.
Лукин налил себе на три пальца виски в широкий толстостенный стакан, сел в рабочее кресло с высокой спинкой, точь-в-точь как у Игната в кабинете. Сделал глоток, задумался.
Его уже не радовал триумф. Он уже не радовался испугу Эльзы. И даже плевать ему было на ее слабость и податливость.
Менты увели Володю! Вот что важного пропустил он в ее сообщении. Они увели его. Арестовали, что ли? Или просто допросить? Или еще чего?
Нет, господа, так нельзя! Он должен быть в курсе, куда они увели их мальчика! У него – у Лукина – на мальчика большущие планы! Он ему нужен живой, здоровый, невредимый здесь – дома, а не в застенках! Пока…
Лукин допил виски, осторожно поставил стакан на стеклянную подставку, чтобы не оставлять следов на дорогущей поверхности стола. Снял телефонную трубку, набрал номер домашнего телефона Эльзы. И как только она ответила, проговорил:
– Да, дорогая, да, прослушал. Только что вернулся. Встречался с важным клиентом, – без зазрения совести соврал Лукин. – Прослушал сообщение. И сразу же тебе звоню. Так, давай без эмоций, рассказывай…
Сгорбатившись над компьютерным Машиным столом, Жэка рассматривал записки, которые Филиченков-младший не уничтожил.
– Чертовщина какая-то… – бубнил он без конца, поглядывал на Саню с озабоченностью, а на Володю с неприязнью. – Вроде его почерк! Мы не одну экспертизу делали, когда сажали папеньку твоего, сынок. Их было десятки, этих долбаных графологических экспертиз! Я его закорючки наизусть помню! Его это почерк, Саня! Хоть убей, его!
– И что ты этим хочешь сказать?!
Лавров сидел на самом краешке Машиной кухонной табуретки. Он не мог касаться ее вещей, не мог сидеть, развалившись, в кресле или на диване. Его трясло и мутило от одной только мысли, что Маша сюда больше никогда не вернется и никогда этого не тронет. Она сейчас лежит под килограммами гипса, перебинтованная метрами бинтов, она неузнаваема, едва дышит, она…
Горло без конца схватывало спазмом.
Она не будет прежней! Это деловитая помощница Алена предрекла. Как о чем-то само собой разумеющемся. Как будто она ждала этого. Ее вот тоже нельзя сбрасывать со счетов! Она тоже могла довести Машу до самоубийства.
Хотя и так все ясно. Какая-то шваль накачала Машу снотворным, наделала кучу мерзких снимков, а потом, отчаявшись добраться до нее через Владимира, послала все напрямую ей. С каким-то требованием наверняка! Что-то требовали от нее! Что?!
– Я не знаю, – без конца, как заговоренный, повторял Володя. – Я не знаю… Я не знаю… Вы видите записки, адресованные мне! Там только упоминаются инструкции, и никакой конкретики. Я не знаю! Не знаю, что хотели от Маши!
– Узнаем, кто хотел, узнаем и что хотели!
Жэка осторожно за краешек перетаскал все записки в специальную упаковку для вещдоков, которую постоянно носил в кармане.
– Мало ли что! – таращился он всегда на Лаврова. – Что мне, из-за какого-нибудь окурка криминалистов вызывать?!
– Отпечатков наверняка нет, – глянул на записки с ненавистью Лавров. И добавил, поежившись: – Кто бы их ни писал.
– А вдруг? Вдруг это отец? – простонал Володя.
Он, как и дома, сидел на Машином диване, согнувшись, обхватив живот руками, и раскачивался вперед-назад.
