Голос звучал все отчетливее, но слов по-прежнему не разобрать. Казалось, что Павлик говорит один, произносит какую-то длинную речь. Лекцию, что ли, читает?!
Со стороны аллеи, по которой под ручку шли заговорщицы, беседку закрывала хилая, но раскидистая елка, и разглядеть, что происходит за тонкими ветками и трухлявой белой решеткой, было невозможно.
– Ну что? – одними губами спросила Марина.
– Дойдем до конца и пройдем еще раз, – беззвучно ответила Юля.
– Ничего не видно!
– Если не увидим, попробуем с другой стороны!
Марина посмотрела в “другую сторону”. Со всех “других” сторон беседка оказалась окружена плотными зарослями папоротника и крапивы. Крапива была сочная и самодовольная, как будто приготовившаяся жалить. Темно-зеленые скрюченные макушки доставали примерно до пояса.
Марина ни за что не полезла бы в нее, но любопытство, любопытство!
В беседке все смолкло, и они приостановились, вцепившись друг в друга и стараясь не дышать. От того, что старались, сопение выходило особенно громким, даже каким-то смачным. Юля пнула Марину в бок локтем. Марина вдохнула и больше не выдыхала.
В беседке опять забубнили, и они пошли. Марина тихонько выдохнула. Теперь невыносимо хотелось курить – наверное, от напряжения.
– Давай свернем.
– Куда?
– Туда. – Юля подбородком показала в крапиву. – С дорожки мы ничего не увидим.
Глаза у нее горели сыщицким азартом. Марина жалела, что ввязалась в эту авантюру.
Ее мама и бабушка были твердо убеждены, что Марине не должно и не может быть никакого дела до окружающих. Интересоваться чужими проблемами – недостойно и обременительно. Занимайся лучше своими.
Марина, не глядя на Юлю, решительно полезла в крапиву, которая не менее решительно ужалила Маринин голый локоть. Потом бок. Потом шею. Потом подмышку. Потом щеку. Щека немедленно и ужасно зачесалась. Марина почесала ее, потом подмышку, потом шею, потом бок.
Юля сзади тихонька ахнула, и Марина злорадно подумала, что и ей не сладко.
Верхушки крапивы качались из стороны в сторону, как пальмы в фильме Стивена Спилберга, когда через них ломился тираннозавр.
– Тихо! – Ветхая решетка была уже совсем близко. Юля сзади замерла, кажется, не успев опустить на землю ногу.
В беседке наступила тишина, а потом Павлик снова забубнил.
Марине показалось, что она слышит слова “убью” и “сука”.
Господи боже мой, лучше бы “мышьяк” – хорошее, глубоко преступное слово!
Они добрались до серых досок, уложенных “елочкой”. Все тело чесалось и невыносимо горело, как будто Марина долго сидела на муравьиной куче. Доски кое-где покрыты скрученными чешуйками старой белой краски.
В беседке молчали.
Юля дернула Марину за руку, и та оглянулась.
Юля показала вверх. Очевидно, это означало, что Марина должна взобраться на деревянную реечку, которая опоясывала беседку, и заглянуть внутрь. Реечка была прибита довольно высоко и казалась не слишком надежной. Чтобы стать на нее, придется ухватиться за ветхий подоконник, навалиться на него животом. Интересно, обломится рейка или нет? Если обломится, Павлик выскочит, и тогда им несдобровать. Вся затея пойдет насмарку. Он поймет, что они за ним следили, станет осторожным и ничем себя не выдаст. В том, что преступник именно он – вместе с его мамочкой! – Марина уже не сомневалась.
Пожалуй, она точно знала и кто жертва.
Марина наугад сунула Юле рюкзак, ухватилась за шершавые доски и нашарила сандалией реечку. Вроде бы держится. По крайней мере сразу не отвалилась.
Осторожно, по сантиметру, Марина стала поднимать себя над стенкой беседки. Под носом у нее сильно пахло пылью от старых досок.
Ветер нагнал облаков, солнце нырнуло в них, и стало совсем темно, как будто наступило затмение.
Она осторожно выдвинулась из-за стенки, и прямо перед ее глазами за трухлявым переплетом оказался Павлик – светлые шорты и черная бандитская майка. Сосна лезла в ухо, кололась. Марина оттолкнула ее рукой.
Павлик молчал, и его неведомый собеседник тоже молчал, невозможно было разглядеть, кто это, – человек стоял в самом темном и дальнем углу, просто тень.
Юля сзади потянула ее за штаны, и Марина отмахнулась. Кажется, она попала сообщнице по носу, потому что послышался короткий сдавленный хрюк, и все смолкло.
– Завтра же, – проговорил Павлик, и его голос громом грянул в странной предгрозовой тишине. – Завтра же, я сказал.
Тень в углу завозилась, завздыхала и промолчала.
– Больше я не жду, хватит с меня. Ну хватит уже!
Марина подтянулась повыше, навалилась животом, чтобы рассмотреть того, неведомого, и, конечно, проклятая рейка у нее под ногой с предательским и очень громким треском подломилась, как будто выстрелил пистолет.
Павлик стремительно обернулся, и Марина увидела, что в руке у него на самом деле пистолет.
– А-а-а!!!
Спиной она повалилась в заросли крапивы, разодрала бок о какой-то сук – от боли свело затылок.
– Твою мать!!
Павлик изнутри рванул трухлявую решетку, посыпались щепки, прошлогодние листья и еще какой-то мусор, но решетка устояла.
– Бежим!!
Марина перекатилась на четвереньки. Юля была далеко впереди, она и вправду бегала быстро. Марина кое-как вскочила на ноги и неуверенно побежала, оступаясь, путаясь в папоротнике и крапиве, которая жалила все безжалостнее. Или ей так казалось? Ветки хлестали по лицу и голым рукам, свирепый топот за спиной все приближался, и так далеко было до людей, до спасительной санаторной дорожки, где в большой будке жила черная собака, а в будке поменьше рыжая собака, и вечером, когда спадала жара, они по очереди лениво гавкали на гуляющих!
– Быстрее, быстрее!
Васнецовский лес расступался, вокруг как будто светлело, пот заливал глаза, и что-то текло по боку, как будто она упала в воду, а не в крапиву.
С разгону они выскочили на асфальт, изнемогая, пробежали еще немного и оказались прямо перед сеткой теннисного корта.
На корте были люди. Господи, спасибо тебе!..
С этой стороны калитка отсутствовала, а сетка оказалась высока. Проламываясь через сирень, как тираннозавры, порождение неконтролируемого режиссерского воображения, они добежали до ворот. Ворота были закручены цепью и закрыты на висячий замок и тоже заложены сеткой, зато по сваренным чугунным прутьям можно попытаться перелезть.
Поминутно оглядываясь и обливаясь потом, молча, они проворно, как кошки, полезли по прутьям наверх.
Сердце разрывалось в горле. Еще чуть-чуть, и разорвется совсем. И ни один врач, пусть даже Елена Малышева, не сможет заново сшить его!
– Что здесь происходит? Черт возьми, что это такое?!
