— Если бы! Она позвонила своей мамочке, та обещала тут же приехать и забрать ее. А на деле мне с этой маленькой фурией пришлось ждать на стоянке добрых полчаса. Представь, чего я натерпелась!
— Мэнди приезжала на свадьбу? — так и ахнула я.
— Нет, в зал она, слава Богу, не вломилась. Но на автостоянке рядом была. И, забирая дочку, вместо спасибо испепелила меня таким взглядом, словно во всей этой дурацкой истории виновата я.
— А потом?
— Что значит «а потом»? — с раздражением переспросила Филиппа.
— Мэнди уехала?
— Наверное. Я за ней не следила. Развернулась да пошла к гостям. И без того много интересного пропустила. Помню, что машина Мэнди при мне не трогалась с места — мамочка должна была сперва успокоить свою ревущую паскудницу.
Теперь понятно, почему Мэнди вдруг вся ощетинилась, когда я упомянула Лилли в связи со свадьбой. Господи, Мэнди играла мной как хотела! А я только глазами хлопала.
Но что мне делать с новой информацией? Предположить, что Мэнди убила трех подружек невесты из мести за слезки дочери?
Разумеется, она в своем чаде души не чает и ради нее готова на все. Однако как мотив для серийного убийства…
Разве что Мэнди давно ненавидела и невесту Дэвида, и его самого, и его равнодушное отношение к дочери (добавлю: если таковое существовало не только в ее воображении). Тогда то, что Лилли не позволили стать подружкой невесты, могло явиться последней каплей, переполнившей чашу терпения Мэнди. И она начала мстить.
Теперь касательно приезда Мэнди на свадьбу.
Возможно, это и есть то странное происшествие на свадьбе, на которое намекала Джейми?
Не исключено, что Джейми видела, как Дэвид и Мэнди столкнулись нос к носу — и сцепились в ссоре.
Джейми могла щелкнуть Мэнди, когда та в сердцах сотворила какую-то пакость.
Нет, это предположение слишком фантастично.
По первому впечатлению, Мэнди совсем не из тех истеричек, которые способны проколоть шины свадебного лимузина или плеснуть какой-нибудь дрянью в лицо соперницы.
Филиппа молчала, не мешая мне размышлять.
Тут я вспомнила о ней и украдкой покосилась на толстушку.
Кузина Пейтон сидела, вперив взгляд в пончики под сахарной пудрой. Вряд ли она хотела их доесть. Ее мысли блуждали где-то далеко-далеко от еды. Красные пятна на лице сделались еще краснее — наверное, это что-то нервное, чуть ли не экзема.
Мне вдруг стало искренне жаль ее.
Горькие нотки в ее голосе — это скорее всего весь душевный капитал, который она нажила. Обиды и разочарования, разочарования и обиды — знала ли она еще что? Возможно, она была когда-то маленькой девочкой, которой грубо отказали… нет, не подружкой невесты на свадьбе красоваться — отказали быть принцессой и, не деликатничая, глумливо кинули: стоять тебе на балу жизни у стеночки.
Как она ни отпирается, ни за что не поверю, что Филиппе не было обидно, когда ее не назначили подружкой невесты.
Просилась она или нет — не важно. Главное — Пейтон могла бы и сама предложить.
Не предложила…
Могло ли это спровоцировать жуткую месть? Чужая душа потемки. Одно точно — примерно в то же время, когда погибла Эшли, Филиппа на полчаса отлучалась из кухни. Тридцать минут — срок большой.
— Да, досталось тебе, — вздохнула я. — В праздничный день заниматься такой ерундой, когда все кругом пьют и веселятся…
— Вас на это в ваших журналистских школах натаскивают? Сперва прояви тепло и ласку, заставь человека рассиропиться от твоей доброты — и бери его голыми руками. Так?
В ее голосе прозвучали такой сарказм, такое отчаяние и неверие в людей, что даже я ощутила холодок на сердце.
— Н-не знаю, — сказала я, тяжело сглатывая. — Я в «журналистских школах» не училась. Ты напрасно на меня обижаешься. Я против тебя ничего не имею, просто хочу получить ответы на кое-какие вопросы — ведь то, что здесь происходит, заслуживает самого тщательного расследования. Могут быть следующие жертвы!
— Ты себя имеешь в виду?
— А хотя бы и себя. Но и других тоже. Расскажи мне лучше про Робин и Эшли. Ты их хорошо знала?
— Закадычными подругами мы не были, это уж точно. Эшли здесь бывала только мельком. А Робин управляла магазином, с ней мы виделись каждый день.
— А ты, собственно, чем здесь занимаешься?
— Я в команде подготовки торжественных обедов. Мы больше известны под именем кухонных рабов Пейтон. Делаем всю увлекательную работу — скажем, берешь четыреста помидорин и каждой суешь в зад начинку. Раз, два, три, триста девяносто восемь, триста девяносто девять…
— Похоже, работа тебе не очень по душе, — сказала я, стараясь не быть ироничной.
— А тебе была бы по душе такая работа? Я когда-то мечтала быть ювелиром, разрабатывать новые изделия. Но поди пробейся в этот бизнес! Вот и пришлось моей матери клянчить, чтоб Пейтон взяла меня в рабыни.
— У фирмы были проблемы в последние месяцы? К примеру, конкуренты на ходу подметки рвали или клиенты катили бочки?
— А где они, конкуренты? Пейтон их благополучно похоронила. Почти всех.
— Может, кто из «покойников» затаил злобу?
— А шут их знает. Впрочем, если интересно, однажды случилось действительно из ряда вон выходящее событие. В конце прошлого года мы чуть не сели в лужу с несколькими торжествами. Каким-то образом даты обслуживания перепутались, пришлось работать в еще более авральной обстановке, чем обычно. Да и продуктов закупили недостаточно. В какой-то момент казалось, что очередное торжество мы попотчуем супом из пакетиков из ближайшего супермаркета — до того нас прикрутило. Мэри решила, что во всем виновата новая секретарша в офисе, и Пейтон вышвырнула ее, не дав даже оправдаться.
— А что, по-твоему, случилось на самом деле?
— Понятия не имею. Мое дело маленькое — шуруй на кухне да помалкивай. Но я почти что кайф ловила от того, как Пейтон и Мэри мечутся — что твои ужи на сковородке.
Тут Филиппа метнула взгляд на большие настенные часы и встала. Я могла впервые оценить весь ее наряд. Что-то вроде мужской рубахи почти до колен, черные леггинсы, белые толстые шерстяные носки, массивные ботинки. Пейтон должно воротить от одного вида своей кузины.
— Я прекрасно понимаю, что Пейтон не подарок, — торопливо сказала я, пытаясь хоть чем-то зацепить Филиппу, которая явно намеревалась закруглить разговор.
— Ты ведь с ней в колледже училась, да? — спросила Филиппа. — Думаю, она и тогда была… ну, ты сама сформулировала.
Она прошла к двери в чуланчик, зашла туда и вышла с какими-то пакетами в руках.
— Тогда, в день смерти Эшли, — сказала я, — Пейтон чем-то обидела тебя, и ты выбежала из кухни. Тебя довольно долго не было. Ты здесь пересиживала?
