Она опять залилась слезами, я укусила себя за кулак, борясь с удушливым приступом смеха, — только представить себе выражение лица этого «пингвина-социофоба», как его называла Алиса!
— Так, ну, это ничего страшного. Я уж думала, ты на него верхом залезла, ну, или там пригвоздила к стенке в коридоре у всех на глазах. Не реви, он просто испугался.
— Ага! Он теперь ко мне и не подойдет! И еще… он вот потерял… я не знаю, как теперь вернуть! Боюсь, что он плохо обо мне думает!
Светка протянула мне серебряную цепочку с крестиком.
— Он плохо о тебе подумает, если ты ее не вернешь. Потому что воровать нехорошо, — я вздохнула и подошла к окну.
В блеклом свете и легком тумане пруд под общагой казался таинственным озером где-то под замком Влада Дракулы. Вдруг мой взгляд приковала маленькая фигурка на берегу, неподвижно сидящая на краю каменного парапета. Я прищурилась, стараясь разглядеть получше.
— А ну, дай сюда, — я схватила у Светки цепочку. — Сейчас вернусь.
Так и думала! Саша, сгорбившись, неотрывно смотрел на недвижимую заиндевелую поверхность воды. Я предупреждающе кашлянула, чтобы не испугать своего, как оказалось, весьма пугливого одногруппника, и подошла ближе.
— Привет. Можно присесть?
Он смерил меня безразличным взглядом.
— Чего т-тебе?
— Ты кое-что потерял. Меня попросили вернуть, — я протянула ему цепочку. Саша молча кивнул и надел ее себе на шею. Я присела рядом, и пару минут мы в медитативном спокойствии созерцали сизую водную гладь.
— С-света отдала? — неожиданно произнес он. — Спасибо.
— Да, она, — я вдруг заметила, что на нем нет осенней куртки — только рубашка и тонкий свитер. Я вздрогнула — на улице около пяти градусов тепла, любому нормальному человеку было бы страшно холодно.
— Может, ты оденешься? — неуверенно улыбнулась я. — Так и простудиться недолго.
— И умереть, — хмыкнул он. — Хороший п-план.
Нет, они все-таки идеальная пара! Еще один такой же дурачок-смертоубивец! Я еле сдержалась, чтобы не прикрыть глаза рукой. «Facepalm».
— Ну, это вряд ли. До свадьбы вылечат.
— Что?
— Пневмонию твою, — ухмыльнулась я. — Ты ведь на тренировку собирался? Чего тут сидишь?
Он недоуменно взглянул на меня своими волчьими желтоватыми глазами, но быстро понял, как я догадалась. Рядом, под парапетом, стоял пакет со спортивной формой.
— Нет настроения, — парень соскочил с парапета и, спрятав руки в карманы, встал передо мной, как настоящий великан. Да, с моим метром шестьдесят рядом с ним даже стоять страшно!
— В-вика, чего т-ты п-пришла?! Она же т-тебе рассказала! Знаешь все. Чего еще?!
— Что рассказала? — я невинно похлопала ресницами.
— Что она… это… к-короче… а я ушел. Быстро. Ушел, — он жутко покраснел, кончики ушей стали багровыми. — И все.
— А ты не догадываешься, почему она тебя «это… короче»?
— Мне все равно, — устало вздохнул Саша. — П-пусть не жалеет меня. Ненавижу, к-когда жалеют. И т-ты еще т-тоже…
Я покачала головой.
— Ну, не знаю. Мне Светку больше жалко. А тебя — вовсе нет. Красавец, спортсмен, разве что не комсомолец. Чего тебя жалеть? Это ведь не ты сидишь и ревешь в общаге.
Его глаза стали круглыми от удивления, он даже наклонился ко мне, весь во внимании.
— Чего ревет?
Я пожала плечами, развернулась и пошла назад к общежитию. Саша, замешкавшись на секунду, рванул за мной следом и теперь пытался заглянуть мне в лицо, семеня рядом со мной. Странное дело, даже позабыл о своей душераздирающей стеснительности!
— Что с ней? Ну? В-вика!
— Тебе же все равно!
Он остановился, не решаясь признаться, что соврал. Я оглянулась на него через плечо.
— Неужели ты так привык к жалости, что не можешь представить себе другие чувства у девушки по отношению к тебе?!
— Да что тут п-представлять. Со м-мной все ясно. Они одинаковые… все. С-смотрят, как на к… к-котенка, жалеют, а п-потом выбрасывают!
Ага. «Все они одинаковые»!
— Почему ты решаешь за других людей, что они чувствуют, и потом ведешь себя так, будто лучше них знаешь настоящие мотивы их поступков? — я покачала головой. — Ты не разрешаешь им думать то, что думают они, а не ты — о них! Конечно, это проще, чем пытаться узнать кого-то лучше. Саша, тебе не кажется, что так поступать эгоистично?
Пытаясь переварить последнюю фразу, мой одногруппник впал в глубочайший ступор. Он поморщился, поднял брови, тряхнул головой, а потом неожиданно пошел в наступление. Надо отметить, Саша со своей косой саженью в плечах и впечатляющими бицепсами при атаке выглядит очень угрожающе!
— Что ты можешь знать?! — заорал он без единой запинки, снова багровея. — Ты разве можешь понять, что это такое: даже имени ее не произнести с первого раза! «Я тебя люблю» — три несчастных слова, так просто! И ты можешь думать, мечтать, но никогда не скажешь вслух. Потому что весь мир смотрит, как слова застревают у тебя во рту! Ты можешь себе представить, что вся твоя жизнь в один момент превращается в три маленьких слова, но ты ПРОСТО. НЕ МОЖЕШЬ. ИХ. ПРОИЗНЕСТИ!
По-моему, он не слышал сам себя в эту секунду, но я-то отчетливо слышала каждый звук. Саша кричал на меня совершенно чисто, без единой остановки, и мне не оставалось ничего другого, как улыбнуться.
— Нет, я не могу себе этого представить. Вернее, почувствовать так, как ты. Но я совершенно точно знаю, что какими бы сильными достоинствами человек не обладал, он очень часто зависим от одного маленького недостатка, в то время как другие могут вообще не видеть его в упор. Могу тебя разочаровать, Саша: Светка ни разу тебя не пожалела. Наоборот. Она все время твердит, какой ты умный, крутой, талантливый. А она, соответственно, глупая и неинтересная. Каждый боится, что его недостаток — самый страшный. Вот и все.
Он тяжело дышал, испепеляя меня тяжелым взглядом исподлобья, но не рискнул ответить. После довольно долгой паузы я продолжила свой путь к общаге. Странное дело, но после этого разговора у меня не было ощущения какой-то ужасной ошибки. Скорее наоборот.
* * *
Все слишком изменилось. Я чувствовала это с каждой новой минутой, проведенной вместе с Алисой. Наша дружба испарялась, улетучивалась, и я ничего не могла с этим поделать. Мимолетный взгляд — и я краснею, легкое прикосновение — и мне трудно дышать, мысли затуманиваются, а перед глазами снова и снова картинка из того странного сна. Это ненормально. Это отвратительно! Но я стала будто одержимой — и после памятной ночи в клубе, после того поцелуя, вроде бы ничего не значащего, нечто управляет мною и моими чувствами. Я постоянно думаю об этом, но даже не о самой Алисе, а о том, что ее присутствие значит для меня. И это по-настоящему пугает.
