Очевидно, он разгадал мои мысли, потому что пояснил:
— Прятать на виду, мисс Кесуик, лучший способ. Именно так мы и хранили коллекцию все эти годы.
— Где ваша машина?
— У входной двери.
— Надо соблюдать осторожность, чтобы не привлечь ненужное внимание.
Но мистер Раш покачал головой.
— Никто не знает, что там лежит. Кроме того, я привез телохранителей: мимо них никто не пройдет.
Игра становилась запутанной. Если все и в самом деле законно, это означает, что мы стоим на пороге сложнейших переговоров, больших и малых. Если же начать докапываться до истины, он легко может сесть в машину и проехать квартал-другой до «Кристиз» или перейти дорогу до «Сотбиз», а те примут его с распростертыми объятиями.
— Поверьте, мисс, моя семья взяла на себя труд хранить сокровища более восьмидесяти лет. Уверен, что без труда смогу перетащить их через тротуар и доставить сюда.
— Хорошо, я уведомлю охрану. Пожалуйста, скажите, что не возражаете против этого.
— Разумеется. Нам понадобятся пара крепких рук и тележки.
Забрызганный грязью, слегка помятый, старый белый «рейнджровер» — идеальное средство передвижения для сельского джентльмена, живущего одной манной Небесной, — был припаркован у крыльца под бдительным оком нашего элегантного привратника Уинстона. Он перешел к нам из «Клариджез», соблазнившись заманчивыми посулами Бертрама, и теперь придавал стиль нашему заведению своей черной с золотом ливреей. Глядя, как он приветствует ранних пташек, слетающихся на утренние аукционы, можно подумать, что он знает по именам весь мир, а вероятно, и кое-кого за его пределами. Уинстон — чисто лондонское явление. Сомневаюсь, что Оуэн сознает, как нам с ним повезло.
Два эрделя терпеливо сидели в машине, глядя в замусоленные окна: один на сиденье водителя, один — сзади. Я совершенно не разбираюсь в собаках, но эти казались мне идеальными образцами породы: большие умные глаза, настороженные морды, черные спины, рыжие ноги. Ничего не скажешь, надежная стража: бесстрашие и грубая сила этой породы вошли в легенду. Завидев хозяина, они вскочили и завиляли хвостами.
Дмитрий Раш открыл заднюю, грузовую дверцу, отстегнул собак. Те немедленно выскочили, встали по обе стороны от него. Дмитрий полез в машину, отодвинул груду спортивного, охотничьего и рыболовного хлама и откинул черный брезент, открыв шесть запертых на висячие замки металлических ящиков для инструментов, каждый фута три в длину, полфута в ширину и фут в высоту. Не знаю, сколько они весили, но потребовалось двое дюжих грузчиков, чтобы перенести их из машины на тележки. Рядом неотлучно находились вооруженные охранники.
После этого мистер Раш и собаки, не отрывавшие глаз от ящиков, пошли вслед за тележками, которые спускали по пандусу в подвал, обозначенный литерой «А» (под зданием «Баллантайн» имеется четыре подвальных этажа). Как только мы оказались внизу, за нами с негромким лязгом закрылась массивная стальная дверь. Охранник задвинул засов.
Жизнь аукционной фирмы крайне динамична, бурление за сценой не прекращается ни днем, ни ночью, а подвал «А» был центром деятельности. Мы проходили мимо рядов шкафчиков-хранилищ со стенками из металлических планок, чтобы можно было разглядеть содержимое. Носильщики и грузчики толпились у древних грузовых лифтов, администраторы в наушниках распоряжались, куда что поместить. Сегодня, в понедельник, нужно было разобрать вещи для аукциона в среду. На каждом шкафчике крепилась табличка с названием товара, аукционного зала, временем аукциона и именем аукциониста. Как только сегодняшние торги будут окончены и проданные вещи вывезены, все, что хранится в шкафчиках, поднимут в выставочные залы.
Никто не обращал особого внимания на нашу молчаливую процессию, двигавшуюся сквозь водовороты и лабиринты к свободному лифту. Мы поднялись в бельэтаж и направились прямо в малый конференц-зал без окон, куда можно попасть, только пройдя позади моего стола. Комната, обшитая огнеупорными панелями, сама по себе что-то вроде сейфа, была предназначена для обзора высокочувствительных или хрупких вещей — таких, как документы, инкунабулы или рукописи на пергаменте, — и маленьких предметов вроде драгоценностей, монет или марок. Тех, которые легко сунуть в карман.
Грузчики осторожно поставили ящики на обитую сукном столешницу и ушли.
Охранники закрыли дверь и заняли свои места за порогом. Я заперлась и поставила реостаты освещения и термостат кондиционера на полную мощность. Чересчур яркое освещение в два счета поднимет температуру, и в тесной комнатке станет невыносимо жарко. Но ничего не поделать: необходимо тщательно осмотреть содержимое ящиков, и тогда я сразу пойму, что мы имеем: настоящие драгоценности или кота в мешке.
Атмосфера с каждой секундой становилась все более напряженной. Мне следовало срочно связаться с Оуэном, но я чувствовала, что нужно также дать мистеру Рашу время прийти в себя. За нашу короткую встречу я успела понять, что человек он вдумчивый и неторопливый.
Поэтому я осталась стоять у двери, наблюдая, как он и собаки медленно обходят стол. Узкая рука скользнула по ящикам. Казалось, он ласкает гладкие металлические поверхности. Его лицо было белым как мел. Именно ему выпала возможность изменить историю, открыв эти ящики, ступив в центр сцены, под прожектора, и добровольно оказаться в опасности. Понимая, что стала свидетелем значительного события — последнего момента безвестности в жизни этого человека, — я продолжала почтительно молчать. И увидела, как пряма и горделива его осанка. Как вызывающе расправлены плечи. Ни страха, ни колебаний. Только сознание долга.
— Если вы готовы, я пойду за мистером Брейсом, — коротко сказала я.
— Мистером Брейсом?
— Председателем совета директоров «Баллантайн».
— Вот как… впрочем, рано или поздно мы все равно должны были кому-то рассказать, — слегка улыбнулся он.
— Все будет в порядке, — заверила я, не имея ни малейшего представления о том, что хочу этим сказать, и хотя, судя по виду, он не нуждался в ободрении, я понимала, что это не повредит. — Я сейчас вернусь.
Бертрама на месте не оказалось, а дверь кабинета Оуэна была закрыта. Я постучала и вошла. Он говорил по телефону. Ноги в блестящих черных туфлях на тонкой подошве покоились на краю эдвардианского письменного стола. Он откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза рукой, словно пытался сосредоточиться на каждом слове и усилия отнимали последние капли энергии. Мы оба не выспались и функционировали только усилием воли, но теперь у меня было преимущество дополнительного адреналина.
